больше никогда не допускать таковой. Это — раз. Второе: может быть, еще большей ошибкой было с нашей стороны отгрузить такие, с позволения сказать, «кофты» — нет! — что я говорю?! — саваны, а не кофты — куда? — в Кировский универмаг, который… в отношении которого… В общем, я уже объявил моему коммерческому директору строгий выговор… с этим — с предупреждением. Вот так!.. («Не забыть бы составить приказ о выговоре, как приеду к себе!» — в голове у Петрищева мелькнула и такая мысль.)
Но что-то в глазах министра заставило разошедшегося директора остановиться, хотя в мозгу и дальше складывались приличные случаю покаянные формулировки. Петрищев замолчал. Возникла длинная пауза — чрезвычайно тягостная для Петрищева. Наконец министр заговорил:
— Хорош! Молодец!.. Оказывается, выпускаете «серо-буро-малиновые» кофты с безобразными узорами. И в универмаги сдаете такую дрянь? Да?
Петрищев потянулся всем телом по направлению к министру, жалобно поднял брови кверху и всхлипнул. Он не мог раскрыть рта, но на лице его отразился немой вопрос: «А разве этого вы не знали, товарищ министр?!».
— Ну что ж… Спасибо за информацию, товарищ Петрищев. А я вас вызвал поблагодарить за образцы, что вы представили на республиканскую выставку… Премировать думал…
— Так вы н а в ы с т а в к е наши кофты смотрели, а не…
— Вот именно: а не в универмаге. Но теперь уже посмотрю и там. Можете быть спокойны: посмотрю обязательно. Идите, товарищ Петрищев.
Петрищев встал и на согнутых ногах направился к выходу. Министр нагнулся опять к своим бумагам, но тут же нажал кнопку электрического звонка. Мимо Петрищева прошел секретарь. Петрищев еще слышал, как министр сказал ему:
— Пошлите сейчас в Кировский универмаг машину, чтобы мне привезли кофты вот с его фабрики… Трикотажные, дамские, — вы понимаете? Скажите, чтобы отобрали там те, что выглядят «серо-буро-малиновыми»…
В кабинет свой Петрищев вошел так, словно ноги его были сделаны из ваты, как бутафорские конечности игрушечного деда-мороза. По лицу директора все поняли: произошло нечто непоправимое.
— Подтвердилось? — высоким фальцетом спросил коммерческий директор. — Они, да? Кофты?
Петрищев сердито боднул воздух головой, что должно было означать: да, подтвердилось… Затем он сел в свое кресло, опустил веки и замер.
Подойти к столу Петрищева осмелился один лишь главный инженер, и то только потому, что он думал облегчить своему начальнику горе, давши ему — директору возможность удовлетворить чувство мести за переживаемые неприятности: инженер подсунул под нос Петрищева приказ об увольнении моториста Мирохина, подозреваемого в том, что именно он сигнализировал министерству о качестве этих проклятых кофт.
— На́, подпиши! — сказал инженер. — Тебе легче будет!..
Петрищев, скосив левый зрачок, проглядел проект приказа, нервно замычал и скомкал бумагу.
— Это не он! — вот все, что мог произнести директор.
— Тогда кто же? — завопил коммерческий. — Кто?! Скажите мне: кто эта сволочь? И я его сам убью вот этими руками!!
Все с ожиданием обернулись к Петрищеву. Но тот сидел, зажмурившись, и молчал.
И тогда на цыпочках все стали покидать кабинет. Последний из уходящих слышал, как директор громким и горестным шепотом выдохнул:
— Харакири!.. Хараки… Эх!..
СОФИСТ-БРАКОДЕЛ
Как известно, софистами называли в Древней Греции ораторов, которые умели убедительно доказывать даже недоказуемое. Ныне софистика досталась в удел западным философам и журналистам. А в Советском Союзе только иные из бракоделов защищают свою плохую работу с изощренностью софистики.
Неизгладимое впечатление произвели на меня софистические способности некоего закройщика в одном ателье. Нет, нет, это было не со мной лично. Но когда сшитый для меня пиджак унесли во внутренние помещения ателье, чтобы сделать небольшие исправления «при заказчике», я провел сорок минут в «салоне» данного ателье. И вот тут-то я убедился в изумительном даровании скромного на вид человека с клеенчатым сантиметром вокруг шеи и десятком булавок, вколотых в лацкан видавшего виды жилета (пиджака он не носил).
Этот закройщик вынес готовый костюм для своего клиента, держа его высоко на деревянных плечиках, как знамя своего портняжного цеха, как хоругвь изящества и элегантности. Со счастливой улыбкой сказал он заказчику:
— Пожалуйте сюда — в примерочную!
И заказчик, невольно отвечая улыбкой на улыбку закройщика, потянулся всем телом к узорчатым полотнищам, скрывавшим за собой зеркальный трельяж, столик, стул и вешалку. Портной умелым жестом закрыл занавеску, и только таинственные шуршания тканей стали доноситься оттуда — из хорошо освещенной кабины…
Но вот кончились шуршания. Затем закройщик все тем же восторженным тоном вопросил:
— Ну как? Костюмчик-то — просто сила!
Короткая пауза. И растерянный голос заказчика:
— Не кажется ли вам, что брюки мне узковаты?
— Вам? Узковаты? Не смешите меня!
— Ей-богу — узки… Вот посмотрите: если я задумаю сесть…
Тут даже я услышал тревожный треск рвущейся ткани.
— Стоп, стоп! — скомандовал закройщик. — А зачем вам, собственно, садиться, когда вы в новом костюме?!
— Неужели все время стоять? У меня сил не хватит… и потом на работе же я должен сидеть: я ведь за то деньги получаю, чтобы там писать… подсчитывать…
— И подсчитывайте себе на здоровье. Кто вам не велит? Но сперва обносите костюмчик где-нибудь там на балах, на празднествах, на спектаклях…
— Но я не веду такую уж светскую жизнь. Я человек скромный. На работу — и домой, домой — и на работу… А потом: на спектаклях тоже приходится тово — сидеть… Вы сами помните: наверное, бывали вы в театрах или цирке…
— Слушайте, не устраивайте мне цирк здесь, в ателье! Поверьте, у меня на руках не только один ваш костюм. Значит, брюки вы разносите, и они будут вам свободны. Еще придете просить, чтобы мы убрали в шагу, поскольку они будут у вас висеть сзади, как авоська… Да, да, да! Поверьте мне! Лучше давайте полюбуемся с вами на то, как сидит пиджачок. Словно влитой весь! Словно это не из полушерсти пошито, а отлито из чугуна или там бронзы!
— Отчасти верно. Оно так меня прихватило, особенно под мышками… Я даже сам подумал: железная вещичка…
— И очень хорошо: фасон не утратится. Как он сегодня вас обхватил по талии и так далее… хе-хе-хе… я даже с вами стихами заговорил… так оно и будет держать форму, хоть вы его носи́те сто лет кряду!
— Да, как же! «Сто лет!» Он и месяца не протянет: видите, какие у него складки под мышкой!..
— А как не быть складкам, если вы нарочно держитесь словно телеграфный столб?!
— А как… как я должен держаться?
— Сутулиться надо. Сутулиться! Современный городской человек он — что? — он обязан сутулиться!
— А что мне делать, если я — не сутулый?
— Хвастать тут нечем. Нагните голову! Ниже, ниже!
— Ой! Больно!
— Ясно, что будет