Наряду с этим тот факт, что противники свободы слова вообще пишут письма в Tribune, является косвенной – и весьма любопытной – данью уважения ценностям либерализма. «Не критикуйте! – требуют эти люди. – Не раскрывайте неудобные факты! Не играйте на руку врагу!» И одновременно сами подвергают яростной критике политику Tribune. Неужели им не приходит в голову, что, если бы те принципы, которые они отстаивают, применялись на практике, их письма никогда бы не были опубликованы?

Tribune, 23 ноября, 1945

Часть четвертая. Писатели и тоталитаризм

Укрощение литературы

Около года назад мне выпала возможность побывать на собрании ПЕН-клуба по случаю трехсотлетия «Ареопагитики» Мильтона – памфлета, который, как вы наверняка помните, написан в защиту свободы печати. На распространенных заранее приглашениях была приведена знаменитая фраза Мильтона о грехе «убийства» книги.

Выступили четыре оратора. Первый из них произнес речь, в которой действительно упоминалась свобода печати, но лишь в отношении Индии. Второй довольно нерешительно и расплывчато утверждал, что свобода – весьма неплохая вещь. Третий сосредоточился на критике законодательства, касающегося непристойностей в литературе. Четвертый посвятил основную часть доклада защите чисток в России. Говорившие с мест в большинстве своем обсуждали проблему безнравственности в литературных произведениях и законы, призванные бороться с этим явлением. Другие воспользовались случаем, чтобы пропеть дифирамбы Советской России. Весьма показательно, что все спикеры высказались в поддержку моральной свободы – открытого обсуждения в печати вопросов пола. Однако никто не упомянул о политической свободе. Среди нескольких сотен собравшихся, из которых около половины имели прямое отношение к писательской деятельности, не нашлось никого, кто решился бы указать на то, что свобода печати, если это вообще что-то да значит, подразумевает право критиковать и возражать. Примечательно, что никто не привел ни единой цитаты из памфлета, которому якобы посвящалось заседание. Также не упоминалось о книгах, «убитых» в Англии и Соединенных Штатах во время войны. По сути, собрание стало демонстрацией в поддержку цензуры.

В этом нет ничего удивительного. Сегодня идея свободы мысли подвергается нападкам одновременно с двух сторон: с одной находятся ее теоретические недоброжелатели – апологеты тоталитаризма, а с другой – непосредственные, реальные враги в лице монополий и бюрократии. Любому писателю или журналисту, желающему оставаться честным, мешает скорее общественное настроение, чем возможные репрессии. Против него работают многочисленные факторы: сосредоточение средств массовой информации в руках горстки богачей; монополия на радио и кинематограф; нежелание публики тратить деньги на книги, из-за чего практически всем писателям приходится зарабатывать на жизнь литературной халтурой; вмешательство официальных структур, таких как Министерство информации и Британский совет, – они, безусловно, помогают автору выжить, но при этом отнимают у него время и диктуют свое мнение; а также продолжающаяся в течение последних десяти лет атмосфера войны, негативного воздействия которой не избежал никто.

Каждая правящая группа ведет войну против своих же подданных, и целью такой войны является не захват чужой или удержание собственной территории, а сохранение в неприкосновенности своего общественного строя. Поэтому само слово «война» утратило изначальный смысл. Пожалуй, можно сказать, что война, став постоянной, перестала быть войной. Со времен неолита и до начала двадцатого века она оказывала особое воздействие на людей, но сейчас все сменилось чем-то совершенно иным. Того же эффекта можно было бы достичь, если бы все три сверхдержавы отказались враждовать между собой и согласились жить в вечном мире, оставаясь неприкосновенными внутри своих границ. В таком случае каждая из них точно так же была бы замкнутой вселенной, навсегда избавленной от отрезвляющего влияния внешней угрозы. Подлинно перманентное состояние мира ничем не отличалось бы от перманентной войны. И пусть подавляющее большинство партийцев понимают его лишь поверхностно, но именно в этом состоит глубинный смысл лозунга Партии: ВОЙНА – ЭТО МИР.

«1984»

В наше время все направлено на то, чтобы превратить писателя, как и любого другого художника, в мелкого чиновника, который корпит над темами, спущенными «сверху», и не осмеливается говорить вслух то, что ему представляется правдой. Однако в борьбе с этим роком он не получает никакой помощи от коллег и ближайшего окружения. Нет такого значимого общественного мнения, которое убедило бы его в том, что он прав. В прошлом, по крайней мере, на протяжении столетий доминирования протестантизма, идеи бунта и интеллектуальной честности тесно переплетались. Еретиком – политическим, моральным, религиозным или эстетическим – считался тот, кто отказывался идти против собственной совести. Такое мировоззрение отражено в гимне возрожденцев[41]:

Осмелься быть Даниилом!

Осмелься быть против всех!

Осмелься стремиться к цели!

Осмелься поведать о ней!

Чтобы осовременить этот гимн, следует каждую строчку начинать с частицы «не», поскольку характерная особенность наших дней заключается в том, что бунтари против существующего порядка – во всяком случае, наиболее многочисленные и типичные – оспаривают также идею интеллектуальной честности. Призыв «осмелься быть против всех!» преступен идеологически и опасен на практике. Независимость писателя и художника разъедается, словно ржой, скрытыми экономическими силами. Одновременно ее подтачивают те, кто должен был бы выступить в ее защиту. Именно о них сейчас и идет речь.

На аргументы против свободы мысли и печати, как правило, не стоит обращать внимания. Любой, кто имеет минимальный опыт публичных выступлений и участия в дебатах, знает их наизусть. Мне не хочется тратить время на опровержение расхожих тезисов из серии: «свобода – это иллюзия» или «при тоталитарных режимах у человека больше независимости, чем при демократических». Лучше я рассмотрю гораздо более продуманное и опасное утверждение о том, что свобода нежелательна, а интеллектуальная честность представляет собой форму антиобщественного эгоизма. Хотя на передний план обычно выходят другие аспекты этого вопроса, спор о свободе слова и печати по существу является дискуссией о желательности или, напротив, недопустимости распространения лжи. Фактически речь идет о праве достоверно освещать текущие события – или делать это настолько правдиво, насколько это достижимо с учетом неосведомленности, невежества, предвзятости и самообмана, которые неизбежно свойственны любому наблюдателю. Может показаться, что я утверждаю, будто бы прямой «репортаж» – это единственная область писательской деятельности, которая имеет значение в контексте всего вышесказанного. Однако чуть позже я попытаюсь показать, что на любом литературном уровне и, вероятно, в каждом виде искусства в той или иной форме возникает одна и та же проблема. Между тем, прежде всего необходимо избавиться от