ни наступающего рассвета, ни морозной свежести, ни знакомых лиц обгонявших меня детей, родителей, знакомых. Вдруг сзади кто-то ухватился за сумку.
– Вася!.. – ия обрадованно упала в его объятия. – Не уехал?
– Не смог, – небритый, осунувшийся, дорогой, стоял он передо мной.
И я вдруг заметила, что уже почти светло, что дети, здороваясь, пробегали мимо, что наступал прекрасный, полный радужных оттенков день.
– А билеты?
– Пропали.
– Продал бы!
– Не смог.
– Родненький, я на урок опаздываю!
– Пойдём, доведу до школы. Придёшь к четырнадцати?
– Да-да-да.
– К этому времени и приду, – он приложился к губам, и, счастливо улыбаясь, я зашла в школу.
Наверное, я плохо работала: мысли вертелись вокруг предстоящей встречи. После уроков поспешила домой.
Едва успела снять пальто, постучал Василий. Чувства наши были такими же волнующими и нежными, как в вечер Нового года. Я готовила обед – он помогал. От нахлынувших чувств мы оба не могли говорить. Когда пообедали, заявилась хозяйка.
– О, здорово! Ня уехал?
– Не смог. Уговорите её, тётя Тася, поехать со мной!
– Знашь, я тош ня понимаю, чо табе неймётся? Она ш приедя! Ну, хошь жану – пожанитесь.
– Не могу я жениться!
– И пошто так?
– С женой ещё не развёлся!
– Вона-а! Тады усё понятно… Ня ехай, Тоня, – городску прописку потерять. Сколь трудов сестре стоило упросить коменданта общажиття!
– Некогда было разводом заниматься – учился!
– Ня мучий яё. Мне са стараны видно, как она табе любя.
– Пусть директора убедит, чтоб уволил!
– И какую серьёзную мне причину указать?
– Замуж выходишь!
– Едва успела устроиться, и тут же всё бросить? Воспримут, как плевок… Меня просто легкомысленной дурой сочтут!
– Ну и пусть! Я-то знаю, что не дура!
– Ряшайтя сами…
И Василий рассказал об эпизоде с одним из студентов:
– В прошлом году выпускник после женитьбы уехал по распределению со свидетельством о браке – ему не поверили, сказали, что фиктивное и предоставили общежитие. Жена приехала, помучилась и уехала. И остался он без никого и без ничего.
Мы безрезультатно уговаривали и убеждали друг друга до вечера.
– Не поедешь – женюсь на первой встречной!
Слова обожгли, и я начала заикаться.
– И… ты… смо-ожешь?
– Смогу, мне жена нужна.
– Значит, на примете кто-то есть?
– Есть! Учительница тоже. Она на всё готова!
Внутри – в который раз! – что-то оборвалось.
– Вот как!? Что ж ты голову мне морочишь? Уходи!
– Да не нужна мне она!
– Уходи!
Дверь хлопнула – меня, как исхлестали. Сидела, как мумия, – не знаю, как долго. Пришла в себя от прикосновений хозяйки, она мягко хлопала меня по плечу.
– Приди в сабе, спать пора. Ежли любя – вернёцца.
– Мне плохо, тётя Тася, болит всё…
– Поплачь!
– Не могу – ком внутри…
– Пашли, – увела она меня.
Ночь я не спала. Утром и в душе, и вокруг опять всё было серо и мрачно. Ко всему равнодушная, шагнула во двор. Открыла калитку – Василий! Словно видение… Молчим…
– Снова не уехал. Ждал, что догонишь, вернёшь, прибежишь на вокзал!
Я стояла, словно глухонемая.
– Не веришь? Вот билеты – смотри: на них число! Опять два купил… Надеялся…
Застывшая, я неотрывно смотрела в его лицо.
– Ну, что остолбенела? Приди в себя! – подошёл, обнял, и я как-то сразу ослабела. – Что с тобой?
– Ничего, – и попятилась, протягивая ключи, – у меня только два урока… Скоро приду.
– Яс тобой!
– Нет, приду – поговорим…
Когда через два часа пришла, он спал. В сомнениях смотрела я на дорогое лицо.
– Пришла? – проснулся он и протянул руки.
– Ага.
– Поговорила с директором?
– Ага.
– И что?
– Она сказала то же, что говорю я: «Закончите учебный год – немного уже осталось».
– Ты не настаивала…
– Не настаивала, потому что знаю ситуацию.
– Ну, хорошо, не будем ругаться.
– Не надо, Вася, играть двойную игру – это жестоко.
– Я не играю, но одна особа, действительно, на шею мне вешается.
– Я так понимаю: если ты для меня – свет в окне, никого не вижу. Пусть хоть миллион вешается! Думала – у тебя так же.
– Я ревнивый. Ты не хочешь ехать… Меня это настораживает.
– Ведь знаешь причину! У меня такое чувство, что ты играешь мною.
– Я – играю?..
– Сказал, женишься на первой встречной…
– Болтанул…
– Я бы такое «болтануть» не смогла.
– Пошутил. Нам надо успокоиться, – засмеялся он.
– Во мне не сомневайся. Я обязательно приеду! Подумаешь, месяц! Займёшься приготовлениями к свадьбе.
– Ты хочешь свадьбы?
– Конечно, хочу. Купи сегодня один билет. Не мучай больше ни себя, ни меня! Только напиши сразу же! И держи в курсе дел.
– Договорились.
Без надрыва мы тепло и нежно распрощались. Он ушёл на вокзал, я осталась дома. Первые два дня в надежде на скорое счастье никаких писем не ждала и, полная сил, энергично готовилась к итоговым отчётам, затем с замиранием сердца каждый день подбегала к почтовому ящику у калитки.
– Почему, тётя Тася, писем нет?
– Рано ишшо.
Неделя всё возрастающей тревоги… По нескольку раз в день подбегаю к ящику… Пусто!.. Сердце буквально ноет. Эту боль не снимает даже многолюдная толпа улицы.
– Что могло случиться, тётя Тася?
– Мож, ишшо напишеть?
– Почему я деревенский адрес его не взяла? И допустить не могла, что может не написать! – казнилась я.
– Вы переспали?
– Нет, тётя Тася. А что?
– Знашь, показалось мне, что любя не он, а тольки ты.
– Да-а? А почему промолчали?
– Зачем? Мош, ошибаюсь…
Сосущее чувство тревоги… Становлюсь невнимательной и рассеянной. Ничего, кроме «почему не пишет», меня не интересует… И лишь в конце второй недели с радостным криком: «Письмо!» вынимаю конверт с почерком Василия. Отсутствие обратного адреса пугает…
– Чо не распечатывать?
– Боюсь… плохих известий.
– Уж каки есть! Чо уж?
Я разорвала конверт. В короткой записке было: «Тонечка! Я сделал непоправимое. Прости… Будь счастлива! Василий».
Прийти в себя
Два выходных пролежала я в постели: ни есть, ни двигаться не хотелось. Вспоминалась тётя Аня. Как теперь понимала я её состояние! По инерции машинально ходила на работу, машинально жевала, причёсывалась, одевалась. На уроках давала детям какие-то задания, не собираясь их проверять. Хорошо, что конец учебного года!.. Из этого зомбированного состояния вывела меня хозяйка:
– Знашь, на следушшей неделе ко мне из Ташкенту брат приежжа. Табе другу квартеру искать надо.
Вечером отправилась вдоль улицы, интересуясь у женщин на скамейках, кто держит квартирантов.
– Супротив… дом строять, у их уже каки-то деушки живуть, мож, ишшо пустять? – посочувствовала одна.
Зашла. Хозяйка, полная женщина за пятьдесят, завела меня на верхнем этаже в просторную, пахнущую краской светлую комнату с двумя