Захаров считал, что хорист должен быть настроен на песню, иначе опа не станет художественным творением.

Подчеркивая необходимость громкого звучания ее, он иногда заставлял:

– Спойте так, чтобы милиционер на площади Маяковского услышал.

Мужественный и вовсе не сентиментальный человек, Владимир Григорьевич, слушая иные народные песни, с трудом мог сдержать слезы.

Как-то неожиданно Захаров изъял из программы одну из популярных и любимых им песен «Зеленая рощица». Все недоумевали, а он отказывался объяснить, в чем дело. Только некоторое время спустя признался художественному руководителю Государственного хора имени Пятницкого П. Казьмину, что в те дни песня так глубоко трогала его душу, так волновала, что он просто не мог ее спокойно слушать.

И все же Захаров не уставал повторять, что русская народная песня требует эмоциональной строгости, что ей чужды слезливость и надрыв.

Напряженно и плодотворно работал Захаров над фольклором. Видный советский музыковед И. Нестьев так писал о маститом композиторе: «Все его творчество неразрывно связано с русским крестьянским фольклором в его чистом неприкрашенном виде… Если у А. В. Александрова русский колорит передан в обобщенном, классически устоявшемся характере, то стиль В. Г. Захарова стоит ближе к живым народным первоисточникам: это сочный и цветистый, подлинно концертный строй деревенской песни с ее свободно льющейся подголосочной тканью».

Владимир Григорьевич часами слушал песни в исполнении народных певцов и лучшие записывал. На основе этих записей появился уникальный сборник «Хор имени Пятницкого. Сто русских народных песен». В этой работе принимал участие и П. Казьмин. Примечательно вот что. Захаров долгое время не решался обрабатывать народные песни, словно боясь прикоснуться к этой святыне. Но все же пришел к выводу, что это необходимо. Он внес новые краски в звучание хора и оркестра, дал стимул для художественного роста коллектива, пополнившегося танцевальной группой и ансамблем народных инструментов. Большинство песен сохранилось в одноголосной записи, а для хорового исполнения они нуждались в многоголосном обогащении. «Обработка песен для такого коллектива, как наш, требует особого подхода,- говорил Захаров на одном из совещаний руководителей крупнейших хоров страны.- Я имею в виду не только тесситуру, диапазон хоровых групп певцов, певиц и целый ряд специфических особенностей хора. Обработка песни должна отвечать стилю хора, его исполнительской манере. Мы стараемся обрабатывать песни, не забывая о выразительной силе подголосков». При этом Захаров внимательно изучал текст, во всех случаях исходил из образа песни, ее мелодического, ладового строя, ритмики. Владимир Григорьевич подчеркивал, что обработанная песпя должна звучать не хуже, а лучше необработанной, не выпадая в то же время из «стиля»:

– Алмаз уже есть, он существует помимо нашей воли, его надо очень осторожно и с любовью огранить, тогда вы получите играющий всеми цветами радуги бриллиант.

Примером такого подхода может служить обработка

Захаровым народной песни «Горят, горят пожары». Композитор убрал длинноты, подготовил более сжатый вариант, подчеркнув ее былинность и жизнеутверждающий характер. Для облегчения восприятия песни изменил музыкальный «расклад»: сначала идет вступление, Затем два куплета в виде запева для одного голоса, далее всем хором, потом снова соло и в конце опять два куплета хором. Голосовой контраст «заострил» мелодические и смысловые акценты песни. От такой творческой обработки она только выиграла.

После Захарова я редко встречала талантливые аранжировки народных песен. Может быть, ближе всего к нему был К. Массалитинов, обладавший талантом и тонким вкусом инструментатора, умевший сохранить самобытный характер песни в сочетании с новыми интонациями.

Сделанные Захаровым обработки вошли в сокровищницу советской музыки.

И, бесспорно, справедливы слова, высеченные на памятнике В. Захарову на Новодевичьем кладбище в Москве: «Я любил свой народ, я служил ему».

Мария Мордасова

Марию Николаевну Мордасову я знаю давно – со времен войны, когда услышала по радио ее звонкий, задорный, жизнеутверждающий голос. Как точно передавала тогда певица веру в победу, неиссякаемый оптимизм солдата, его преданность долгу!

Опыт народа, его история, труд и мечты проходят через мордасовские частушки и припевки не случайно. Ведь артистка плоть от плоти народа. Детство ее прошло в Нижней Мазовке Черняновского уезда, что на Тамбов-щине, в бедной семье, знавшей, что такое и нужда, и голод, и непосильный труд. Но песню русскую любили здесь все, потому что пение почитали в деревне как труд, как дело.

– У нас вся семья певучая была, считай от шестого колена,- рассказывала Мордасова.- Бабушка моей бабушки и пела, и хороводила, и даже говорила в рифму. Бабка много знала песен, а дед Степан дня не мог прожить без них. Отец любил декламировать нам, детям, стихи Кольцова, Некрасова, Тютчева, Фета. Дядя, много поездивший на своем веку в поисках заработков, умел увлекательно рассказывать о больших городах, о неведомых дальних краях, о том, как живут там люди. Мать моя, Прасковья Прокофьевна, знала толк в народных песнях. Бывало, выйдет деревня на Малиновский луг попеть или распоется на посиделках, на покосе, в поле – все равно где,- и тут же мама становится заглавной исполнительницей песен, частушек, страданий, круговых барынь… Набор песен у нее был огромен, а частушек – нет числа. Тут и шуточные, и любовные, и лирические, всякие рассыпухи, завлекалочкп, присказульки, веселушки, ирегудки… Когда я выходила замуж, то все мое приданое состояло из материнских песен. Мпогие из них потом вошли в репертуар Воронежского русского народного хора, такие, как, например, «Бабочки-бабеночки», «Как по речке плывет лодка», «Проходили, прогуляли», «По саду река течет», «Молоденький соловей», «По дворочку Дуня шла»… Всякую работу мама делала с песней. Я по сей день труд деревенский люблю – с десяти лет в поле, и на огороде, и па сенокосе… Чуть подросла – стала дояркой, тогда начали только-только организовываться колхозы. Тоже нелегко было. Колодец зимой около фермы всегда промерзал до дна, и приходилось с ломом бегать на реку, долбить лед. Зачерпну два ведра, пока отнесу, опять лупка замерзнет, и снова долбить надо. Потом бригадироьЕ полеводческой бригады меня выбрали. Ложилась поздно, за полночь, а в пять утра снова на ногах, но все же семилетку закончила.

И может быть, не была бы Мордасова тем, кем она стала, какой мы все ее знаем теперь, если бы не встретились на ее пути супруги И. и А. Загуменовы, сельские учителя. Услышали они, как пела бригадир частушки, удивляя всех своим сильным голосом и своеобразной интонацией. На предложение Ильи Тимофеевича Загуме-нова участвовать в хоре, который он с женой организовал, Мордасова дала согласие и, попав на сцену, «прикипела» к ней