– Ну, посидите, может, и обойдётся.

На неё жалко было смотреть. Ногами не двигала она уже давно, выносить на свежий воздух было её некому, и неестественный нездоровый цвет лица отпугивал. Отпечаток неподвижности отразился на внешности – в ней было что-то от мумии.

Многочисленные гости, подвыпив, не думали о нас – происшедшее их не касалось. Раскалывалась голова, подступала тошнота – веселье было не в радость.

Когда муж Маши увёл нас к себе в дом, облегчённо вздохнулось – мы наслаждались тишиной. Обняв меня на диване, Коля рассказывал, как учился, как служил, как живёт и работает в городе, как приехал в гости к родителям, встретил Сашу и попросил устроить нашу встречу.

С трудом усваивала я информацию.

– А теперь расскажи о себе, – закончил он.

– Извини, Коля, каждое слово молоточком по голове бьёт – разговаривать больно.

– Может, приляжешь? Давай постелю. Маша, наверное, не будет ругаться. У меня тоже поясница болит.

– Коля, я сниму платье?

– Конечно, давай помогу…

Я послушно подняла руки. Он снимал платье, я оставалась в одной сорочке, но, как ни странно, стыда не испытывала: состояние слабости и безразличия лишило тело чувств – так бывает при осмотре врача. Он обнял, прижал и, когда хотел поцеловать, я слабо пожаловалась: «Коля, мне больно».

– У тебя лоб и веки опухли… Глаза заплывают, посинение пошло… Завтра обязательно к врачу надо.

– И тебе тоже.

– Да, у меня тоже болит, но терпимо пока, – укрыл меня и, извиняясь, попросил, – я прилягу на диване?

– Конечно, – согласилась я и почувствовала облегчение, что могу находиться в покое.

Далеко за полночь пришли Маша с мужем. Мы спали: я – на кровати, Коля – на диване. Утром, когда проснулись, Маша тихонько поинтересовалась:

– Между вами ничего не произошло?

– Нет, Маша. Нам бы к врачу.

Коля не смог подняться. Его вынесли и на машине увезли в районную больницу, нас с матерью – домой, в совхоз. Моё лицо оплыло, глаза превратились в щелочки. Местная фельдшерица назначила уколы и мазь, перебинтовала голову и напутствовала соблюдать покой. Но ни покоя, ни тишины в доме родителей не было, и мама приняла решение:

– Тебе в Вячеславку надо, пропадёшь у нас – дети не понимают, что тишина нужна.

– На чём же я поеду?

– На автобусе.

– На автобусе тяжело…

– Папа в поле на комбайне. Некому – понимаешь?

Я понимала, но боялась, что избитым видом распугаю пассажиров.

– Возьмёшь лёгкий чемоданчик, до автобуса я доведу, а в Вячеславке как-нибудь сама до квартиры доберёшься.

Было обидно, что мне нет места в семье, что, больная, я должна ехать к чужим людям…

– Не обижайся, – заплакала мама, угадав моё состояние, – малыши тебя замучают. Там будет лучше.

Чтобы было более или менее прилично, мы забинтовали распухший лоб, на бинты повязали белый платок, глаза замаскировали тёмными очками. Распухшие щёки и губы могли показаться природными и не очень пугали. Вид в зеркале меня устроил.

– Я постараюсь приехать – проведать! Поправляйся! – кричала мама вслед автобусу.

В Вячеславке маршрутный автобус останавливался напротив медпункта, поэтому прямо из автобуса я направилась к нему.

– Это вы?.. – мой вид испугал и удивил фельдшерицу.

Завидуя её здоровому розовому личику, я кивнула.

– Что случилось?

– Хорошо, что жива осталась, – и молча протянула листок назначения:

– А почему в районную больницу не легли?

– Сказали, что главное – покой, в больнице, мол, лечение то же. Но дома – маленькие дети, вот и поехала к Мартыновым – отлёживаться.

– И правильно сделали – сильное сотрясение. Уколы буду на дому ставить, но не вздумайте читать!

Тётя Женя всплеснула руками:

– Господи, ты откуда такая?

– Мне бы лечь – потом расскажу…

Она побежала разбирать постель. В прохладной, чистой и тихой спальне я почувствовала себя вдруг так защищённо, что с мыслью: «Мама была права, отправив сюда», быстро уснула.

Фельдшерица, пришедшая ставить укол, разбудила и при полуоткрытых дверях долго, но тихо инструктировала тётю Женю: никаких книг, гостей, долгих разговоров, резких телодвижений. Два раза в день делала она уколы и лёгкие втирания.

– Вы моя первая серьёзная пациентка. Если удастся без последствий вылечить такую тяжелобольную, поверю в себя, как в медика.

Хотелось сказать «Значит, повезло,» но она тут же остановила меня:

– Тихо-тихо. Говорить буду я, а вы только слушать. За ночь много прочитала о подобных травмах – расширяю познания в медицине.

Через неделю прибежала Нина Сергеевна.

– Только на пять минут, – впустила её тётя Женя.

Зажав рукой рот и вытаращив глаза, она молча остановилась в дверях: заплывшие глаза, распухшее лицо делали меня неузнаваемой.

– Ничего, пройдёт, тебя хорошо лечат, – подошла она, – лежи, лежи, я на минутку, не надо ничего рассказывать! Все приветы передают.

– Что нового? – тихо поинтересовалась я.

– Всё по-старому. Знаешь, Ванюшка такой тихий стал… здоровается.

– Как ребятишки?

– Желают скорейшего выздоровления.

– Кто замещает?

– Частично – я, частично – Мария Трофимовна.

В дверь заглянула тётя Женя.

– Ну, ладно, поправляйся. Скажу, чтоб никто не приходил. Вижу… Вижу, что покой нужен.

После визита состояние моё ухудшилось, так что хозяйка долго никого не впускала. О положительных эмоциях заботилась фельдшерица, рассказывая про себя анекдотичные истории. Дней через двадцать я начала подниматься с постели – беспробудно, как раньше, уже не спалось. Видимо, дело шло на поправку. Я отдохнула и выспалась. В это время и приехала мама.

Мы долго обнимались. Моим видом она осталась довольна – лицо обретало прежние формы.

– На кого детей оставила? – слёзы счастья я не прятала.

– Лиля из Кучука приехала – присмотрит и за хозяйством, и за детьми.

– А её дети?

– За ними Маша присмотрит.

Из-за головокружения и слабости меня оставили в покое, и я быстро уснула, убаюканная тихой беседой двух женщин на кухне.

Когда проснулась, мама сидела у изголовья – хозяйка куда-то ушла. Такую нежность, заботу, внимание и ласку матери я испытывала впервые. Грустная улыбка… Молчаливый взгляд… Тихие поглаживания ладошек. Влажные взгляды – мой и её… Молчаливая гармония сердец…

Мать жалела, что не додала нам любви, я – что такой любви и заботы ещё не испытывала.

После замужества мама пополнела, короткую стрижку заменили две косички, что завязывались сзади крест-накрест. Я первая нарушила молчание:

– Не надо было тебе, мама, замуж выходить.

– Почему?

– Мы бы с тобой теперь вдвоём жили, без суеты, бесконечных проблем и дел, какие ежедневно на тебе висят.

– В те годы тяжело было одной – боялась, не выживу с вами.

– Разве сейчас легче?

– Да, легче.

– Легче?! Ты с утра до вечера, как белка в колесе!

– Ну и что!