– Могла бы и с нами посоветоваться! – тряс газетой Иван Федосеевич.

– Вы отговорили бы…

– Для твоего и общего спокойствия.

– Ну, и сколько такую бесхозяйственность терпеть?

– Она права, – поддержала меня математичка.

– Она позорит школу, – вынес приговор директор.

– Если б позорила, не напечатали б! – впервые при всех не согласился с ним Иван Федосеевич.

– Она много себе позволяет… Всем на уроки! – и директор прохромал вон из учительской.

Когда заявилась домой, все уже пообедали. Я пожевала в одиночестве и села за тетради. Виктор управлялся во дворе, тётя Женя возилась на кухне. Вдруг шумно и резко рванули дверь. Оглянулась – мощная фигура Ванюшки.

– А-а-а! Вот я и застал тебя одну! Убь-ю-ю! – и, схватив у окна табурет, швырнул им в меня.

Я толкнулась в спальню, тётя Женя ринулась из кухни и встала на его пути. Он оттолкнул её и, не обращая внимания на истошный крик «Ванюшка, опомнись!», направил свой метровый шаг в спальню. Тётя распахнула дверь в сени:

– Витя, скорей!

Ванюшка, держа в поднятой руке стул, на котором я только что сидела, уже открывал дверь в спальню. Тётя Женя за его спиной просила:

– Ванюшка, не надо… Ванюшка, опомнись!

– Что? – забежал Виктор и, вмиг оценив обстановку, в доли секунды оказался за спиной разъярённого гостя.

Выхватил из его рук стул (что было для Ванюшки полной неожиданностью) и повернул за шиворот к себе. Обнаружив Виктора, Ванюшка как-то сразу обмяк… Тётя Женя торопливо закрывала дверь в спальню.

– Ты что тут разоряешься? – Виктор тяжело дышал.

– Да я… ничего…

– Ну, как же «ничего»? – поднял он табуретку, – ножку вот сломал.

– А что она на весь район меня позорит?

– Не знаю, но так отношения не выясняют.

– Да-а?

– В таких случаях люди разговаривают!

– Но… я… не знаю, как.

– Садись, – предложил Виктор, – успокойся. Понимаешь, ты за это можешь опять срок получить.

– Да-а.

– Иди домой.

– А она подаст в суд?

– Не знаю. Это её право.

Я вышла из спальни.

– Обязательно подам – не запугаете.

– Вот видишь! Я убью её! – вскочил он.

По руке, которой придерживала я больное место, стекал ручеёк.

– Господи, кровь… – и тётя Женя направила меня в кухню.

– Иди домой. Я не знаю, кто и что заварил. Пойдём, провожу, – вышел с Ванюшкой Виктор.

– Чем же обработать? Сейчас в аптечке посмотрю, – суетилась тётя Женя.

– Что ты там написала? – зашёл Виктор.

– Фельетон. Он больше о председателе, а Ванюшки касается постольку-поскольку…

– А где газета? Почитать можно?

– В школе, у завуча.

Тётя Женя нашла йод.

– Как я завтра в школу пойду?

– Пойдём в медпункт, там ранку обработают, справку дадут.

– А суд? – взглянула я на Виктора.

– Идите, пока придёте, напишу исковое заявление.

Фельдшерица обработала ранку за ухом, дала на три дня освобождение от работы, написала справку для суда.

Тётя Женя и Антонина Шнайдер. Вячеславка. 1962

– Конечно, нельзя прощать… Распоясался! Ни сказать, ни написать. Запугивают всех… – выразила она солидарность.

Виктор уезжал через три дня. После «погрома» Ванюшки наэлектризованность сменилась обычным бытом – легче дышалось, легче разговаривалось. Виктор фотографировал, мы беседовали, и я чувствовала, что начинаю испытывать к нему всё большую симпатию. Однажды он предложил:

– Прогуляемся?

– Нет.

– Тебе со мной стыдно?

– Что ты! Нет, конечно.

– Тогда почему не хочешь пройтись?

– Неудобно – увидят…

– Ну и что?

– Это вам «ну и что,» – перешла я на «Вы,» – а мне здесь работать! Передо мной уволили учительницу за «моральное разложение»…

– Ну, тогда я не знаю! – смешно развёл он руками.

– Сходи, Тоня, – мягко попросила тётя Женя. – Случай с той учительницей к тебе не относится – там драка была!

Я опустила голову, но так и не решилась. В субботу было открытие клуба, в воскресенье он уезжал.

В клуб Виктор пришёл, мне со сцены легко было наблюдать за его реакцией. После концерта, когда начались танцы, девушка вытащила меня из толпы «артистов,» и мы закружились по сцене. Кто-то из молодёжи танцевал, кто-то беседовал, Виктор сидел в одиночестве. Кружась, я не заметила, как он исчез, а когда обнаружила, потеряла интерес к происходящему и поплелась домой, казнясь за нелепость вечера.

Тётя Женя вязала, мужчины лежали в постелях.

– Неужели не могли уйти вместе?

– Могли, но он куда-то исчез!

– «Исчез»!.. Не дождался, пока ты натанцуешься! – сердито выговорила она.

– Он же мог подойти и сказать: «Пойдём домой!»

– Думала, ты решительнее…

Виктор не спал. Я почувствовала это, как только легла. Задремав под утро, я вздрогнула, как от тока, – у постели стоял Виктор. Он взял лежавшую на одеяле руку и шепнул:

– Пойдём выйдем.

– Нехорошо, услышат, – сжала я могучую ладонь, – ложись.

Он не уходил. Наклонился – меня обожгло… Зашевелилась тётя Женя, я моментально развернулась к стене. Он лёг, но чуть погодя протянул руку через разделявшее нас пространство. Я протянула свою, и какое-то время мы лежали так со сцепленными руками, затем я мягко её убрала:

– Спи, у тебя завтра тяжёлый день.

Едва тётя Женя успела сложить утром чемодан, как подъехала машина. Виктор поцеловался с матерью, взглянул на меня:

– До свиданья.

– До свидания. Счастливого пути!

– Спасибо, – длинно посмотрел в глаза, в ладонях спрятал мою руку и вышел с отцом.

Всё складывалось нелепо, на сердце сделалось грустно и тоскливо, жизнь превращалась в будни.

Через неделю пришла повестка в суд. Тётя Женя испугалась:

– Господи, ни разу в суде не была, что я там говорить буду?!

– Я тоже не была, тоже боюсь – скажем, как было.

– Ну да, как было.

За день до суда пошла на конюшню просить сани.

– Утром, когда придёте, всё будет готово. Вам кучер нужен?

– Хорошо бы – запрягать не научены.

– И кучер будет.

Увидев лошадку, тётя Женя возмутилась:

– Хуже не могли найти?

– Она с виду такая, а бегает хорошо.

– Дайте нам вон того жеребца!

– Он председательский, занят…

Мы сидели в больших тёплых тулупах, плотно прижавшись друг к другу. Наблюдали зимний пейзаж. Ехали молча – каждый думал о своём. Времени на размышления было достаточно: до районного центра не менее пятидесяти километров.

Чудесный солнечный день, искрящийся, удивительно белый снег, свежий ядрёный воздух, размеренная рысца лошадки по бескрайнему чистому простору – всё это гармоничное спокойствие вселяло уверенность в исходе дела. Донёсшийся сзади шум нарушил вдруг это гармоничное спокойствие и заставил тётю Женю оглянуться.

– Кажется, Ванюшка догоняет.

– Один?

Она оглянулась ещё раз:

– Вроде, с женой…

– Дорога узкая… Пусть сбоку обгоняет.

– Лучшего колхозного коня дали, не то что нам. На жеребце