29 апреля 1968 года в восточносицилийском порту Мессина. За двадцать два года отсутствия она лишь изредка навещала родной город. Теперь она жила в Реджо-ди-Калабрия, городе-побратиме Мессины, в трех милях через пролив, и Мессина почти всегда была у нее на виду. Она поняла, что никогда не замечала, как Мессина меняется в течение дня. На рассвете розовый свет выводил ее площади, бульвары и пальмы из лилового сумрака. В полдень солнце раскрашивало пейзаж в основные цвета: синее море, красные крыши, желтые холмы и белый конус Этны на юге. Закат был неторопливым зрелищем, когда ветер стихал и Мессина погружалась обратно в сумерки под облаками с оранжевыми филигранными краями. Ночь приносила средиземноморское очарование – бездонную черноту, оттененную ожерельем белых огней, нанизанных, как жемчуга, вдоль прибрежной дороги.
Эта картина привлекала художников и писателей поколениями. Однако те, кто вырос у Мессинского пролива, давно поняли, что истина этого места – в том, что лежит внизу. Пролив – это узкая, круто уходящая вниз бездна, образовавшаяся пятьдесят миллионов лет назад при столкновении Африки и Европы, когда Африка прогнулась к центру земли. В этой подводной пропасти стремительные течения, возникающие при встрече Ионического и Тирренского морей, создают одни из самых неспокойных вод во всех океанах. Кипящие водовороты и затягивающие воронки захватывают яхты и рыбацкие лодки. Сворачивающие течения отправляют паромы и грузовые суда в занос к скалам. Те, кто заглядывает в глубину, могут увидеть выброшенных на поверхность с морского дна на глубине 250 метров испуганных рыб с выпученными глазами, а то и акул и китов. Вихревые ветра Пролива отражают эту неразбериху, инвертируя нормальную схему горячего воздуха над холодным, создавая оптическую иллюзию под названием Фата-Моргана, при которой лодки и земля на горизонте кажутся плывущими вверх ногами в небе.
На суше человеческая история отражала это природное потрясение. Реджо и Мессина были основаны греческими колонистами, чей царь Италос в конечном итоге дал стране ее имя. Но три тысячелетия Пролив непрерывно завоевывали и присваивали, сначала сиракузяне в 387 году до н.э., затем кампанцы, римляне, вандалы, лангобарды, готы, византийцы, арабы, норманны, Гогенштауфены (германские короли), Анжуйцы, Арагонцы, испанские Габсбурги (дважды), османы, берберские пираты, реакционные французские Бурбоны и Бонапартисты, пока наконец в 1860 и 1861 годах Реджо и Мессина не были захвачены Джузеппе Гарибальди в войне, объединившей Италию. Богатство ее завоевателей подарило Мессине и Реджо их древние гавани из желтого камня, арабские названия улиц и раннее искусство, нашедшее изысканное выражение в Риацских Бронзах – двух скульптурах обнаженных бородатых воинов, датируемых 450 годом до н.э., обнаруженных ныряльщиком у калабрийского побережья в 1972 году. Но эта ранняя глобализация имела и свои издержки. Именно через порты Пролива в 1346 году из Азии в Европу вошла Черная Смерть, уничтожившая впоследствии две трети населения континента. В 1743 году, к тому времени численность человечества едва восстановилась, чума вернулась во второй раз, убив 48 000 человек в одной только Мессине. Рядом с этими катастрофами смертоносные землетрясения 1783 и 1894 годов были в значительной степени забыты, но не землетрясение и последовавшее за ним двенадцатиметровое цунами 28 декабря 1908 года, которое сравняло с землей и Реджо, и Мессину, убив 200 000 человек. Полностью восстановленные, города-побратимы были вновь разрушены бомбардировками союзников в 1943 году.
Людей Пролива, атакованных бурями и поглощенных катастрофами, можно было простить за мысль, что они прокляты. Многие использовали магию и народную мудрость, чтобы объяснить свои страдания. В «Одиссее» Гомер писал о двух морских чудовищах, живших по разные стороны Пролива. Шестиголовая Сцилла, вырывавшаяся из Калабрии, хватала моряков с палуб их кораблей, в то время как Харибдис с Сицилии засасывала целые лодки под волны своей ненасытной жаждой. Люди объясняли смертоносные извержения Этны, описывая гору как дом Вулкана, а иногда и Циклопа, – оба гневные, громовые типы с низким мнением о смертных. Толчки, которые люди чувствовали под ногами, объясняли смещением хватки Колапезе, сына рыбака, который однажды глубоко нырнул, увидел, что Сицилия держится на единственной, рассыпающейся колонне, и остался в глубине, чтобы предотвратить ее обрушение. Парящие же острова, появлявшиеся над Реджо, считались видениями Авалона, куда фея-колдунья Моргана (в честь которой названа Фата-Моргана) унесла умирающего короля Артура. Там же, говорили, был и «Летучий Голландец», корабль-призрак, обреченный вечно бороздить океаны.
Алессандра пронесет ощущение Пролива через всю свою жизнь. Оно было в том, как зимний холод напоминал ей утренний бриз с городских доков, или как первые дни лета почти мгновенно меняли цвет ее предплечий с алебастрового на медовый. Оно было и в ее неприязни к тому, как люди часто, казалось, предпочитают вымысел правде. В то время как большинство детей были в восторге от того, что росли в мире богов и воздушных замков, Алессандра оставалась равнодушной. Истории о монстрах и феях были занимательны, но они также скрывали смертоносную реальность Пролива. Каждое лето она видела, как береговая охрана Мессины вытаскивала на причал нескончаемую вереницу мокрых, укутанных в одеяла носилок. Как эти досадные, предотвратимые смерти могли быть частью какого-то мистического великого замысла? Мало логики было и в других надуманных легендах, которые сицилийцы сочиняли, чтобы прославить свой остров. В 1975 году, когда Алессандре было пять, двадцатишестилетний житель Мессины по имени Джованни Фьяннакка проплыл до Калабрии за 30 минут 50 секунд – рекорд, который продержался сорок лет. Соседи Алессандры провозгласили Фьяннакку величайшим пловцом на длинные дистанции Сицилии, возможно, всех времен. Реальность же, как знало большинство сицилийцев, заключалась в том, что он рассчитал свой заплыв на особенно сильное течение с востока на запад, которое доставило бы до Калабрии даже резинового утенка.
В другой жизни, в другой стране Алессандра, возможно, простила бы эти иллюзии и доверчивых взрослых, которые их повторяли. Но ее дом был колыбелью Коза ностры. К 1970-м годам сицилийская мафия действовала на острове практически беспрепятственно. Это было государство в государстве, взимавшее налоги посредством вымогательства, распределявшее государственные контракты между мафиозными компаниями, разрешавшее споры, выносившее наказания – и лгавшее, обманывавшее и убивавшее, чтобы сохранить свое положение. И все же никто не говорил ни слова. Любопытным посторонним сицилийцы заявляли, что мафия – это сказка, клише или даже беспочвенная клевета. Между собой ее сторонники характеризовали ее в более мифических терминах, как древнее сицилийское братство, основанное на мужестве, чести и жертвенности. Не важно, что именно сама мафия выдумала эти романтические легенды и приукрасила их более поздним фольклором, как, например, историю о том, как мафиози ехали на союзных танках, чтобы освободить Сицилию во Второй мировой войне. Не важно, что в душе большинство сицилийцев знали, что им лгут. Подобно тому, как островитянам было трудно примириться с безразличием, проявленным к их городу Природой и Человеком, так и большинство предпочитало не сталкиваться с правдой о том, что их собратья-сицилийцы разбогатели, грабя
