Самая известная в биографии Есенина история любви связана со второй женой поэта, очень яркой и известной личностью творческой богемы XX века – Айседорой Дункан. Многие друзья Есенина обвиняли его в том, что он женился не на женщине, а на ее славе, женился из-за денег, из желания путешествовать по миру. Конечно, первоначальный интерес к Дункан возник под влиянием ее славы и известности – Есенин много слышал о ней и до личного знакомства. Трудно сказать, насколько близким или интересным было для Есенина искусство танца, однако очевидно, что его покорили энергетика и талант А. Дункан. Айседора – человек неординарный, пришедший к славе и известности из нищеты благодаря своему таланту и упорству. Она увлекалась танцами с детства, но считала, что посещение танцевальной школы ничего ей дать не может. Дункан была глубоко убежденным революционером духа и великим новатором в искусстве. Отрицая классический балет, она явилась основательницей танца модерн – танцевала босиком в свободной одежде греческого стиля. Причем новые формы в своем искусстве она обосновывала в теоретических работах. Главным в жизни человека она считала естественность, была убеждена, что человеку нужно учиться у природы ритму. В философском эссе «Танец будущего» (1903; русское издание – 1908), выступая последовательницей Ницше, который писал о рождении сверхчеловека, Дункан мечтает о появлении с помощью искусства танца женщины с новым типом мышления, раскованной и свободной в физическом и нравственном отношении.

Знакомство Есенина и Дункан произошло на дружеской вечеринке у художника Георгия Якулова. Судя по воспоминаниям свидетелей этого знакомства, Есенин и Дункан были молниеносно покорены друг другом, правда, Илья Шнейдер, помощник Айседоры, отмечал, что ее чувства были более пылкими, но через некоторое время Есенин влюбился так же страстно, как она сама. Союз Есенина и Дункан был союзом не только двух очень темпераментных людей, но и творческих, одаренных личностей, которым сложно было ужиться друг с другом. Многие обвиняли Есенина впоследствии в грубости по отношению к Дункан. Однако в беседах с близкими людьми, которым Есенин доверял, он не сказал о своей второй жене ни одного резкого слова. Галине Бениславской он рассказывал с теплотой об этой своей любви, о том, что Айседора была нежна с ним, «как мать», но что ему с ней было очень тяжело. «Была страсть, и большая страсть, целый год это продолжалось, а потом все прошло – и ничего не осталось, ничего нет. Когда страсть была, ничего не видел, а теперь… боже мой, какой же я был слепой. Где были мои глаза? Это, верно, всегда так слепнут». Рассказывал, какие отношения были: «Да, она меня очень любила, и я знаю – любит. А какая она нежная была со мной, как мать. Она говорила, что я похож на ее погибшего сына. В ней вообще очень много нежности»[63]. К периоду жизненного союза с А. Дункан относится работа Есенина над стихотворениями, которые позже войдут в книгу «Москва кабацкая». Период сложных личных отношений совпал у поэта с моментом глубокого разочарования в своих прежних жизненных ориентирах. Именно к этому времени относятся его особенно резкие высказывания о политических деятелях Советской России и о революции, что нашло отражение и в творчестве, в стихах, в поэме «Страна Негодяев»:

Пустая забава.

Одни разговоры!

Ну что же?

Ну что же мы взяли взамен?

Пришли те же жулики, те же воры

И вместе с революцией

Всех взяли в плен…[64]

Лирический герой «Москвы кабацкой» – разуверившийся во всем, потерявший почву под ногами:

Пой же, пой. На проклятой гитаре

Пальцы пляшут твои вполукруг.

Захлебнуться бы в этом угаре,

Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястья

И с плечей ее льющийся шелк.

Я искал в этой женщине счастья,

А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь – зараза,

Я не знал, что любовь – чума.

Подошла и прищуренным глазом

Хулигана свела с ума.

Пой, мой друг. Навевай мне снова

Нашу прежнюю буйную рань.

Пусть целует она другого,

Молодая, красивая дрянь.

Ах, постой. Я ее не ругаю.

Ах, постой. Я ее не кляну.

Дай тебе про себя я сыграю

Под басовую эту струну.

Льется дней моих розовый купол.

В сердце снов золотых сума.

Много девушек я перещупал,

Много женщин в углу прижимал.

Да! есть горькая правда земли,

Подсмотрел я ребяческим оком:

Лижут в очередь кобели

Истекающую суку соком.

Так чего ж мне ее ревновать.

Так чего ж мне болеть такому.

Наша жизнь – простыня да кровать.

Наша жизнь – поцелуй да в омут.

Пой же, пой! В роковом размахе

Этих рук роковая беда.

Только знаешь, пошли их на хер…

Не умру я, мой друг, никогда[65].

Искусство Айседоры Дункан и любовь к ней оставили в Есенине чувство духовной опустошенности; он переживал психологический кризис, когда вернулся в Россию из заграничного путешествия в конце лета 1923 года. Выходу из кризиса помогло новое чувство, рожденное встречей с прекрасной женщиной. С актрисой Камерного театра Августой Миклашевской Есенин познакомился практически сразу после возвращения в Россию. Она шла по улице в театр вместе с подругой Анной Никритиной (женой близкого друга Сергея Есенина Анатолия Мариенгофа), а навстречу – Есенин. В это первое знакомство поэт практически не обратил на нее внимания, а она сразу заметила его необычную внешность: «У него были красивые волосы, золотые, пышные»[66]. Более близко они познакомились на квартире Мариенгофа и Никритиной, где Есенин жил первое время после заграничного путешествия. Они встречались, гуляли по Москве, уезжали за город, бывали вместе в поэтических кафе. Иногда Есенин заходил к ней домой или на репетиции в театр «Острые углы». Августа Миклашевская в воспоминаниях