– Знаете… недалеко от меня живут старики. Дети у них выросли, разъехались. Домик небольшой, но опрятный. Через огороды будет недалеко до школы. Тётей Женей её зовут, а старика – не знаю. Сходите. Может, согласятся взять квартиранта?

– Как их фамилия?

– Мартыновы.

Мы вышли и дорОгой познакомилась поближе. Хотелось спросить, как удосужилась она уволиться с таким ярлыком, но, боясь обидеть, молчала.

Квартира, в которой жила «морально разложившаяся», оказалась мрачной, грязной, неуютной, и она согласилась проводить меня к Мартыновым.

– Вы сколько лет проработали в селе? – поинтересовалась я.

– Два года.

– И у хозяйки было всегда так… неуютно? – нашла я слово помягче.

– Было ещё хуже.

– Зачем же терпели?

– Днями на работе, домой приходила практически только поспать.

– А воскресенья? Праздники?

– Уезжала иногда к родителям.

– А когда не уезжали?

– Терпела… – и замолчала.

Заговорила она не сразу. С болью в голосе.

– Не верьте тому, что будут обо мне говорить, всё это неправда!

– Что – «неправда»?

– Что я гулящая.

– А… откуда такая… слава?

– Я… человека одного любила. Он ко мне приезжал, а сосед проходу не давал. Приставал… Напился однажды и заявился, когда у меня гость был. Затеял драку. Посуду у хозяйки побил, окно разбил. Она в милицию заявила – началось разбирательство. В протоколе записали: «Несовместимо с моральным обликом советского учителя»…

– Да-а… Что ж вы не объяснили?

– Объясняла… Резонно парируют: «Из-за вас дебош устроили, как ученикам в глаза смотреть будете?» Возразить, и правда, нечего…

– Добивайтесь, чтоб на работе восстановили. Не в этой деревне – так в другой!

– Просила. Директор на этой формулировке настоял. И уволил с позором по статье. С записью в трудовую книжку. Кто теперь на работу меня возьмёт?

Вина моей спутницы, рассудила я, заключалась в мягком характере и в том, что была она к себе нетребовательна.

– Может, всё образуется? Ведь учителей не хватает. Искренне желаю вам добра!

– Мы пришли, – сообщила она.

Во дворе невзрачного с виду домика стояла полноватая женщина в фуфайке и тёмной шали.

– Здравствуйте, можно к вам? – начала я с ходу.

– К нам? Не ошиблись? – голос мягкий, приятный.

– Нет, не ошиблись, – подтвердила учительница.

– Коль не ошиблись, проходите. У нас, вроде, и учеников нет…

– Вам квартирантов не нужно? – спросила провожатая.

– Квартирантов? Не думали. А кого?

– Вот её. Прислали.

– Молодая… Нас ведь трое!

– Трое? Нам сказали, что двое – вы и старик.

– Да нет, ещё отец мой с нами живёт, восемьдесят старику! Мужа сейчас нет, в Волчиху уехал лес заготавливать – строиться хотим. До нового года его не будет – сама вот управляюсь.

– Ну, так как? Согласны на квартирантку?

– Может, не понравится? Заходите в дом, – пригласила хозяйка, – посмотрите.

– Спасибо.

Саманный домик оказался полной противоположностью тому, что мы смотрели. Первая, с земляным полом комната, служила и кухней, и прихожей. В углу – икона с рушником, у окна с занавеской – кухонный столик, вокруг – четыре табуретки. Напротив русской печи – широкая, аккуратно заправленная лежанка, у припечка – узкая длинная лавка, куда составлялись чугунки-кастрюли.

Вторая комната с деревянным полом служила одновременно и горницей, и спальней. С тёмно-коричневых гардин спускались красивые тюлевые занавески, меж двух окон – круглый стол с четырьмя венскими стульями, у сплошной стены – широкая кровать с оригинальными никелированными спинками. Постель аккуратно заправлена розовым покрывалом. У противоположной стены с окном – односпальная кровать, и тоже аккуратно заправлена; в углу за дверью сундук. Русская печь разделяла комнаты и частично служила стеной, но лежанка печи с тюлевой занавеской не портила современного вида комнаты.

Я тихо прикрыла двустворчатую, наглухо закрывавшуюся дверь и улыбнулась.

– Мне нравится – чисто, будто гостей ждали.

– Гостей не ждали, но чисто у нас всегда, – её правильная, грамотная речь тоже вызывала уважение.

– Действительно, хорошо, – согласилась моя незадачливая спутница, – ну, так как?

– Неужто никто квартирантов не принимает?

– Мне понравилось у вас.

– Да ведь ломать домик будем – другой строить!

– Скоро вечер, а мы с квартирой определиться не можем – ей ночевать где-то надо! – вступилась моя провожатая.

– Не знаю, – раздумывала хозяйка, – давайте так решим: пусть поживёт пока. Понравится – останется. Сколько сейчас в месяц платят, если вместе питаться?

– Я двадцать платила. По-моему, везде так, – сказала учительница.

Мы вышли. Поблагодарив помощницу, оставившую впечатление совестливого и порядочного человека, я пожелала ей счастья-удачи и отправилась за чемоданом в школу.

– Давай знакомиться, – встретила меня тётя Женя, – а то за разговором забыли! Я тут баньку протопила – помоешься?

– С удовольствием!

Аккуратная и чистая банька освещалась фонарём. Из ведра горбато выпирал снег. Чуть поддала пару, взяла веник и отшлёпалась на полке. Откуда-то подступала тошнота, и я слезла освежиться. Натёрла тело снегом, но внутренний дискомфорт не исчезал. Ополоснулась и вышла в предбанник.

«Что это со мной? – успела подумать я, чувствуя, как всё заспиралилось. Очнулась на каких-то половичках. В углу стояли высокие валенки. «Надо ноги обуть», – вяло пронеслось в мозгу. Поднялась, пьяно засунула ноги в валенки и безвольно опустилась на жёсткие голенища. Пришла я в себя от холода. Сдёрнула с гвоздя рубашку, натянула её и вновь отключилась. Очнулась, накинула полотенце на голову и, мобилизуя силы, толкнула дверь. Холодный воздух отодвинул подступавшую тошноту, и я неуверенно шагнула к ярко освещённым окнам. Тёмная фигура тёти Жени бросилась ко мне. Последнее, о чём подумалось: «Не упасть бы в снег» – и тут же плюхнулась.

Не знаю, как оказалась я в постели. Хозяйка заботливо подтыкала одеяло. Говорить не было сил. Я приподнялась, и – на белоснежный пододеяльник вырвался противный фонтан.

– Ничего-ничего, вырвет – легче будет.

И, действительно, то, что распирало и вырвалось наружу, принесло облегчение.

– Ещё?

Я кивнула. Она метнулась в кухню, и – вовремя. Со свешенной головой меня ещё долго и мучительно полоскало.

Хозяйка снимала пододеяльник, натягивала свежий, а меня всё выворачивало и выворачивало. Когда мучения закончились, она подошла со стаканом свежего молока.

– Выпей – легче будет.

– Не хочу…

– Молоко нейтрализует – выпей.

Страдание в глазах заставило приподняться и залпом выпить содержимое стакана. Голова звучно ударилась о подушку – я закрыла глаза.

– А теперь поспи, всё будет хорошо, – она тщательно, как это делают матери, укрывала меня. – Это я виновата, рано трубу закрыла – угарно было. Господи, а я-то жду-жду. Почему, думаю, она так долго не выходит? Нет бы зайти – посмотреть.

– Простите, пододеяльник испортила…

– Пододеяльник