Она пыталась сесть и осмотреться, но сил не хватило. Она рухнула на кровать и снова закрыла глаза.

– Все хорошо, – я положил руку ей на плечо. Под ладонью были одни лишь кости. – Федор здесь, он в холле.

Я смотрел на нее, пытаясь понять, что делать.

– Ева, – я присел на корточки, чтобы смотреть ей прямо в глаза, и повторил громче: – Ева! – она открыла глаза. – Вы очень больны. У вас критически низкое давление… Вы умираете.

Она кивнула. Я ее не удивил. Люди всегда знают, когда наступает конец, что бы вы им ни говорили.

– Если ваше сердце остановится, хотите ли вы, чтобы мы реанимировали вас и немного продлили вашу жизнь?

Она пробормотала что-то по-русски. Взгляд ее стал рассеянным, изо рта потянулась струйка слюны. Похоже, она уже на пределе.

– Ева? – позвал я.

– Фе… дор, – пробормотала она почти шепотом.

Я поднял глаза и понял, что Федор стоит за мной. Он смотрел на меня, отлично читая мои действия. Я отступил в сторону, позволив ему сесть на стул рядом с женой. Но я не ушел. Я подвинул другой стул и сел рядом. Теперь нас было трое.

К моему удивлению, он кивнул. – Давайте… Спросите еще раз.

– Ева, – спросил я. – Если ваше сердце остановится, мы должны вас реанимировать?

Мне было больно тревожить ее, но нет ничего хуже, чем не задать этот вопрос и через несколько минут решать все самому.

Я осторожно тронул ее за плечо.

– Ева…

Федор наклонился и неожиданно громко спросил:

– Ева, ты слышишь доктора? Скажи ему.

Она протянула руку. Федор сжал ее пальцы. Ева произнесла что-то по-русски.

Федор кивнул и посмотрел на меня.

– Она говорит, что хочет жить.

Я не знал, что делать. Я не мог понять, говорит ли он правду. Но выхода не было.

Я посмотрел на Федора и пожал плечами. Он быстро заговорил по-русски, отчаянно жестикулируя.

– Извините, я не понимаю, – пробормотал я. – Я позову переводчика.

У нас были телефоны переводчиков практически с любого языка в любое время суток. Перевод шел по телефону – не идеально, но лучше, чем ничего. Я поднялся, чтобы взять телефон, но тут снова зазвонил мобильник Федора. Он подскочил на месте и сразу же ответил, словно ждал звонка. Я не верил своим глазам. Жена его умирает. Он должен быть с ней. Что бы там ни было, все может подождать.

Федор присел на корточки рядом с Евой.

– Борись, – сказал он. – Держись!

И с этими словами вышел из палаты.

Ева не ответила. Она просто лежала, как охапка тонкого хвороста.

Я сдался.

Физраствор помог. Через несколько минут давление у нее поднялось до девяноста. Она начала потихоньку отвечать на кислород, сатурация улучшилась. Лаборант взял у нее кровь. У меня оставалось несколько минут до продолжения реанимационных действий.

Я извинился и вышел в приемный покой. Жизнь здесь никогда не замирает – нет такой причины, чтобы она остановилась. Мне нужно было проследить за своими пациентами. За смену я открываю и закрываю разные истории, словно листаю книгу по случайно разложенным закладкам. Мне не удается задержаться достаточно долго на какой-то странице – приходится переключаться на следующую главу, следующую историю, следующую книгу.

Выходя, я задернул шторку палаты. «Решение принято, – твердил я себе. – Полная реанимация. Забудь и продолжай работать». Об этом можно будет подумать позже.

Следующим пациентом оказался мужчина за девяносто с деменцией. Без рубашки, босой, он появился в приемном покое в одних пижамных штанах и наручниках. Его сопровождали двое полицейских в перчатках. Они осторожно поддерживали его под руки. В доме престарелых он ударил одну из медсестер, и его оттуда выгнали. Девать его было некуда, поэтому полиция привезла его к нам.

Потребовалось целых пять минут, чтобы усадить его на каталку для осмотра. Он был страшно хрупким. Мне казалось, если он снова начнет буянить и случайно упадет, то разобьется вдребезги. Я работал, а он без остановки говорил про японских солдат, которых видел на крыше на улице. Он был убежден, что полиция с ними заодно и что его привезли в концлагерь Фукуока.

Немного ативана и халдола – и старик заснул. Полиция уехала. Сестры сообщили, что дом престарелых наотрез отказывается принимать дебошира назад. Я позвонил в социальную службу, и начались бесконечные поиски места для него.

Я перешел в следующую палату. Восьмилетний мальчик упал на уроке физкультуры и разбил голову. Когда я вошел, он играл на iPhone и грыз чипсы. Мать требовала КТ. Осмотрев мальчика, я объяснил ей, что КТ не нужно – с ним все в порядке. Мать настаивала на своем. Она смотрела фильм, в котором ребенок умер из-за того, что ему в сходной ситуации не сделали КТ. Я пытался объяснить, что при томографии растущий мозг получает значительную дозу облучения, а это не безвредно. Но мои объяснения ее еще больше разозлили. Она потребовала, чтобы я пригласил старшего врача.

Да, и такое случается.

Я обсуждал проблему КТ по телефону с отцом мальчика, когда меня прервал администратор.

– Вас вызывают в травму.

Я извинился, повесил трубку, мысленно готовясь к тому, что меня ожидает. Не думал, что такое возможно, но Ева выглядела еще хуже. У нее сбилось дыхание. Паузы между вдохами стали длиннее. Сердцебиение участилось до ста двадцати ударов в минуту. Конец был близок.

Рядом с ней у изголовья кровати сидел Федор. На лбу его выступил пот. Казалось, его сейчас вырвет. Он, как и я, прекрасно понимал, что сейчас произойдет, но победить в этой схватке одной лишь силой не мог.

Мне предстояло ее интубировать, погрузить в лекарственную кому и подключить к ИВЛ. Я всячески оттягивал этот момент, но больше ждать было нельзя. Я вызвал специальную команду. Все было готово. Оставалось лишь ввести информацию в компьютер. Как я и думал, от обезвоживания у нее наступила почечная недостаточность, от химиотерапии – анемия, уровень калия был опасно высок. Посмотрев рентгеновские снимки, я увидел, что легкие поражены раком. Я рассматривал снимки, и тут на мониторе замерцали лампочки: уровень тропонина поднимался. В последние дни у нее случился инфаркт. Она напоминала корабль, разваливающийся на части: вода хлестала в стольких местах, что ни чинить, ни откачивать воду не имело смысла.

Состояние ее ухудшалось. Монитор пищал. Кровяное давление падало. Я подвесил еще несколько пакетов с физраствором, ввел ей левофед, вазопрессор. От препарата кровеносные сосуды сжимаются, и давление поднимается практически у всех пациентов. Теперь жидкость в тело Евы поступала