Рене Барьентос повёл жесткую линию по отношению к рабочим оловянных рудников. Он добился беспрецедентного 50-процентного сокращения их зарплат. Лидеру шахтеров Хуану Лечину, как и лидерам НДР, было приказано покинуть страну, а Федерацию горняков Боливии, которой он руководил, запретили. Всем боливийским объединениям было предписано провести реорганизацию в соответствии с рекомендациями, разработанными для создания рабочего движения, но вне политики.

Затем в действие вступила армия для подавления бастующих шахтеров. Борьба была неравной и кровавой: только за один рейд – La Noche de San Juan, как он стал печально известен, – погибли 70 шахтеров.

Однако боливийская компартия во главе с Марио Монхе, пользовавшаяся поддержкой Москвы, не решалась начать вооруженную борьбу. В ней имелась прокитайская фракция, появившаяся в апреле 1965 года, во главе которой стоял студенческий лидер Оскар Самора. Он уже просил поддержки Че, чтобы начать партизанскую войну, и получил согласие, но, пока Че был в Конго, произошло охлаждение отношений между Кубой и Китаем, и теперь ни агентство Пиньейро, ни Самора фактически не предпринимали шагов для осуществления этой задачи.

Одним из пунктов, в котором сходятся все, кто имел отношение к секретному планированию боливийской миссии Че, является «соглашение», достигнутое между Кубой и лидером боливийских коммунистов Марио Монхе, который не приветствовал начало революционной вооружённой борьбы в Боливии, тем более иностранцами, так как считал, что условия не созрели. Он не хотел передавать и свои полномочия или их часть никому. Несколько месяцев он находился на постоянной связи с кубинскими революционерами. Чтобы «разведать обстановку», побывал в Москве, где имел встречу с Борисом Пономаревым, заведующим Международным отделом ЦК. Русских беспокоил радикальный настрой кубинцев, и они боялись, что это может навредить их планам. В СССР пришли к тому же выводу, что и Монхе: движущей силой происходившего в это время на Конференции трех континентов был самый заметный из отсутствовавших – Че Гевара.

Через некоторое время Монхе вызвали к Фиделю. На встрече присутствовали и другие, в том числе Пиньейро и несколько его агентов. В ходе беседы, Фидель интересовался складывающейся обстановкой в Боливии. Переговорив минут десять, он вдруг спросил:

– Амиго Марио, каковы ваши намерения относительно боливийских кадров на Кубе?

В это время часть молодых боливийцев начали, без одобрения компартии Боливии, проходить военную подготовку на Кубе.

– У Боливии богатая история народных восстаний, – начал рассказывать о текущей ситуации Монхо. – Страна находится под властью военной диктатуры, и предсказуемо возможен очередной мятеж. Если мятеж действительно вспыхнет, мы сможем взять ситуацию под контроль.

Подумав, Монхе добавил:

– При помощи подготовленных на Кубе людей мы сможем добиться проведения выборов, на которых коммунисты выступят с прочных позиций.

Но не такой ответ видимо желал услышать Фидель.

– А как же партизанская борьба? – спросил Кастро.

– Для Боливии это не самый подходящий вариант, – ответил Монхе, с тревогой посмотрев на Фиделя.

– Мне кажется вы недостаточно искренни, сеньор Монхе! – вступил в разговор Пиньейро.

Он привёл несколько примеров, и Марио Монхе понял, что кубинцы уже побывали в Боливии и внимательно изучили происходящее там. У него возникли мысли, что уехать ему теперь не позволят. Улыбнувшись, пытаясь казаться спокойным, вслух сказал:

– Компанеро Пиньейро, до приезда на Кубу я не знал, что так надолго покину Боливию, а у меня там остались нерешенные вопросы, пришлите ко мне Рамиро Отеро, представителя боливийской компартии в Праге.

Отеро приехал в феврале. Монхе дал ему четкие указания: «Поезжай в Боливию, требуй встречи с ЦК и сообщи, что кубинцы готовят в Боливии партизанскую войну».

Отеро вернулся с плохими вестями. Ему не удалось поговорить с Центральным комитетом, получилось побеседовать лишь с членами Секретариата, а там его словам не поверили.

Монхе поспешил на встречу с Фиделем, пытаясь понять происходящее. Фидель встретил его по-доброму, но говорил обо всём, не касаясь темы, интересовавшей Монхе. Потом неожиданно сказал:

– Знаешь, ты наш добрый друг. Ты ведешь с нами международные дела. Я искренне хочу поблагодарить тебя за помощь, которую ты нам оказал. Сейчас обстоятельства сложились так, что один наш общий друг хочет вернуться в свою страну, и это, поверь мне, Революционер с большой буквы. И никто не может отказать ему в праве вернуться на свою родину. Он считает, что лучше всего будет вернуться через Боливию. Пожалуйста, помоги ему проехать через твою страну!

Монхе почувствовал, как внезапно покрылся потом, ему не нужно было разъяснять о ком идёт речь.

– Да, конечно, вы можете на нас рассчитывать, и мы всё сделаем, о чём вы попросите!

– Слушай, что касается твоих собственных планов, то делай, что считаешь нужным. Если тебе нужна наша помощь в подготовке людей, присылай их к нам… Мы не собираемся вмешиваться в твои дела!

Кастро ещё немного подумал и сказал:

– Я хочу, чтобы ты выбрал людей, которые его встретят, сопроводят и доставят к границе. Порекомендуй, к кому мы можем обратиться из них?

– Я думаю, что самые надёжные, это Коко Передо, Лоро Васкес Вьянью, Хулио «Ньято» Мендес и Родольфо Сальданью. Они все проходят обучение на Кубе.

Фидель, что-то записал в записной книжке.

– Всё, амиго, будем держать тебя на связи!

Монхе почувствовал огромное облегчение: беспокоиться ему не о чем, у кубинцев другие планы, и, выходит, он зря волновался. После этого он отбыл в Москву.

Для прояснения обстановки в Боливии, Че Гевара решил отправить Франсиско из Праги в Ла-Пас, чтобы исследовать возможности для начала борьбы… Тот приехал назад в первых числах июня 1966 года. Из его отчета следовало, что все нормально. Папи заявил, что условия благоприятные, в том числе и для прибытия туда группы кубинских революционеров.

Че отправил Помбо и Туму в Ла-Пас. Первый – капитан Гарри Вильегас Тамайо, второй – лейтенант Карлос Коэльо. А сам вместе с Панчо поехал на Кубу, куда и прибыл где-то 21 июля. Его разместили на конспиративной квартире на восточной окраине Гаваны. О том, что он вернулся, было известно немногим.

Он так изменил свой облик, что, когда в Гаване зашел домой, чтобы проститься с женой и дочерью Селией, его не узнала родная дочь, даже после того, как он взял ее на руки и приласкал. Дочь сказала Алейде:

– Мама, смотри, этот старик влюбился в меня!