В палате установилась тревожная тишина.

– О чём же пишут? – нарушила я её.

– Ничего радостного. Сам факт получения письма радостен – значит, не забыли, помнят… Дочь сообщает, что потеряла счёт письмам, в которых советовалась со мной, изливала душу – на этом выросла и состарилась. Пишет, что отец тяжело болен, что учительницей работает, что совсем недавно из коммуналки в трёхкомнатную квартиру переехали.

– А говорите – ничего радостного! Где они живут?

– В Москве, Тонечка, в столице нашей Родины.

– О-о-о! По-хорошему завидую.

– Чему? Что в столице?

– Конечно. Мне об этом остаётся только мечтать. И что преподаёт ваша дочь?

– Французский.

– Французский? Откуда же она его так хорошо знает?

– Мои предки были французами. И я, и муж – мы оба хорошо знали его, на нём говорили в семье.

– Всё очень интересно. Как же так? В Москве… И не смогли добиться правды?

– У кого было её добиваться?

– Не знаю. У Сталина, наверное. В ЦК.

– Молоды вы, наивны – многого не знаете. Сталин… ЦК… Гниль всё это! – заключает она.

Я испуганно оглядываюсь.

– Не бойтесь, здесь все свои. Доносчицы нет. Даже если бы и была!.. Ведь не вы – я говорю. Вам нечего бояться.

– Родные вас к себе возьмут?

– Дочь пишет, что будет хлопотать, но быть обузой я не хочу. Пусть хлопочет о переводе в столичный Дом Инвалидов – поближе к ним. А пока что предстоят другие хлопоты – о реабилитации.

– Наталья Леопольдовна, а почему вы коляску не попросите? Ведь руки у вас работают!

– Что вы! Коляску только таким дают, – указывает она на пустующую кровать. – Её отрабатывать надо… неблаговидным способом – доносительством! Это не в моём характере. Я никогда доносчицей не была и теперь уже, к счастью, не буду. Коляски многим нужны, но… никто из находящихся здесь, в палате, вступать в партию из-за неё не будет.

– Разве это позор – быть в партии?

– Для нас – да. Нужно – дайте, но не толкайте на сделку с совестью. Не спекулируйте на нас, беспомощных! – словно споря с кем-то, говорит она. – Так все думают.

– Это правда, – подтверждает чернобровая.

Ухожу я, ошеломлённая. Вера в Сталина, в светлые идеалы Коммунистической партии настолько сильны, что история Бордо Натальи Леопольдовны, которую глубоко уважаю и которой верю без остатка, кажется невероятной. Во мне всё негодует: «Как?.. На каком основании могли предъявить такое чудовищное обвинение? Не пощадили девочку!»

И вспомнился арест дедушки Сандра. Тоже никого не пощадили… Но, так как о предъявленном обвинении дедушке мы ничего не знали, это просто казалось недоразумением. Жестоким и печальным, но недоразумением. Здесь же – всё налицо: обвинение, жалобы, ходатайства. Можно было провести расследование. Мысли бурлят, мучают, сверлят… Хорошо – репетиции отвлекают.

Молодёжь из обслуживающего персонала: медсёстры, прачки, уборщицы, электрики, сторожа, истопники – тоже хотят участвовать в концерте. Программа получалась разнообразной и большой.

Безрукий Коля с хорошей дикцией, приятным голосом и правильной речью радуется предложению выучить «Русский характер» А.Толстого и напрашивается быть конферансье. С лёгкостью зажимает меж короткими худыми култышками, что свисают с плеч, карандаш и профессионально составляет программу вечера, чередуя инсценировки, песни, художественное чтение и танец – зажигательную лезгинку чеченца-истопника.

Вид Коли мурашит меня… Он прибегает, сбрасывает неизменную фуфайку и остаётся в светленькой рубашонке, из которой торчат худые до локтей култышки – смотреть без содрогания на них я не могу.

В день концерта в библиотеку, куда собираются «артисты», входит изящный, элегантный, красивый и стройный юноша. Я застываю: принц да и только!

– Коля – ты?! – влюблено вскрикиваю я, поражаясь перевоплощению.

– А вы боялись… – стесняется он.

– Откуда ты знаешь? Я ничего не говорила!

– И так было видно…

Оказывается, у него были протезы, и в исключительных случаях он ими пользовался, а чёрный костюм давно приобрёл в передвижном магазинчике, изредка приезжавшем в это заброшенное и уединённое местечко.

– Коленька, ты меня очаровал, а я-то… – влюблённо улыбаюсь я.

– Да не волнуйтесь, всё будет хорошо!

Вечером шестого ноября зал горячо аплодировал стоявшему на сцене Коле-конферансье. Улыбаясь зрителям, он ждал тишины.

– Начинаем концерт, посвящённый годовщине Великой Октябрьской социалистической революции! Открывает программу сводный хор Дома инвалидов. Прослушайте в его исполнении песни «Варшавянка» и «Варяг».

Открывается занавес. Дирижёр, я зала не вижу. После исполнения повернулась лицом к залу – в первом ряду Михаил Иванович и люди в шинелях.

– Коля, кто эти люди?

– Не знаю. Слышал – из центра вроде бы… Может, они?

– И раньше так бывало?

– Нет, не припомню.

– А концерты проводились?

– Читались доклады, после показывали фильм или хор исполнял несколько песен.

– И всё?

– Да, всё.

Коля – отличный конферансье. Он умело добавляет от себя смешные ремарки, на которые зал активно реагирует.

– Ты где учился мастерству конферансье?

– Нигде, просто… в детстве на концерты ходил да и в кино кое-что видел.

– Извини за нескромный вопрос. Руки… ты где потерял?

– Когда детский дом эвакуировали, нас бомбили. Меня ранило. Заражение пошло – вот и ампутировали.

– Неужто нельзя было без ампутации?

– Наверное, нельзя, – говорит он бесцветно, – я уже привык. И рисовать научился.

– Ты-ы? Рису-у-ешь?

– Немножко.

Оказывается, его пейзажи пользовались спросом и он ими немножко зарабатывал. А сейчас в его исполнении мы слушали проникновенное чтение «Русского характера». Чуть приоткрыв занавес, слежу за реакцией зала. Многие, крадучись, вытирают глаза… Каждый номер провожают продолжительными аплодисментами.

После концерта молодёжь просила танцы.

– Если аккордеонист согласится, пожалуйста. Час-полтора можете повеселиться, – разрешил Михаил Иванович и пригласил руководителей в просторную библиотеку.

С гостями из райцентра входит и Раиса Семёновна. Гости вальяжно рассаживаются на кожаную софу, Раиса Семёновна мостится меж ними. Главбух выбирает кресло, директор и молоденький офицер усаживаются на свободные стулья, я занимаю рабочее за столом место.

– Прошу, уважаемые товарищи, высказать свои соображения… впечатление от концерта, – начинает директор.

– Михаил Иванович, может, для начала представите гостей, а то как-то неудобно, – замечаю я.

– Александра Васильевича, главного бухгалтера, представлять, думаю, не нужно – его и так все знают. Это секретарь райкома партии и офицеры из КГБ, – и называет всех по имени-отчеству.

Тон задаёт главбух.

– Мне стыдно за нашего культработника. Перед гостями… Концерт посвящён главному празднику страны – Великой Октябрьской социалистической революции, но об этом ни слова не было сказано. И если бы не Коля, никто ничего не понял бы.

– Во-первых, я не культработник, а библиотекарь. Во-вторых, чем конкретно вам не понравился концерт?

– «Учитесь властвовать собой!» – известной цитатой ставит меня на место Раиса Семёновна. – Наберитесь