– И кто же из вас Наталья Леопольдовна?

Она указывает на кровать в центре палаты. На ней лежат головой к двери – лицом к больным, поэтому лица не видно. Прохожу вглубь и вижу седую женщину с короткой стрижкой и удивительно ясными глазами.

– Что-то новое!.. Восемь лет лежу – не припомню, однако, чтобы библиотекари хаживали. Уборщицы, медсёстры, фельдшерица – эти да, а библиотекари?.. Не-ет, не жаловали. Неужели происходят изменения к лучшему? – слышу я старческий, с хрипотцой голос.

– А я наслышана, что и библиотекари хаживали.

– Антонина Адольфовна? – переспрашивает она, с первого раза запомнив отчество, – имя, проклятое русскими. – Молоденькая… Очень приятно, очень! Надеюсь, сдружимся.

– С чего бы мне начать? Вы лучше знаете женщин.

– Начать? – улыбается она. – Начните с рассказа о себе.

– Да мне нечего рассказывать.

– И всё же…

– Школу недавно окончила, в институт только что поступила.

– В институт? Разве уже разрешают? – понимает, что я немка.

– На заочное отделение.

– Заочное? Тогда да… Что ж, не так уж и плохо. Хотя бы так! – думая о своём, решает она. – А родители… есть?

– Мама и отчим.

– А отец?

– Погиб.

– В трудармии?

– Да.

– Вы одна у матери?

– Нет, я и сестра, и ещё от отчима пятеро.

– Пятеро? Много… Они давно вместе?

– С 1946 года.

Больные заговорили, зашумели… Все, кроме Натальи Леопольдовны, в платочках. Две – с Украины, остальные – из разных уголков Алтайского края. У большинства – никого, лишь у одной – где-то сын, которого она разыскивает. О себе Наталья Леопольдовна говорит кратко:

– Родные есть, но о себе я потом как-нибудь.

В первой, проходной палате просят крутить пластинки о любви: «События в мире, книги – ни к чему нам это!» Палата Натальи Леопольдовны тоже не блещет образованностью, однако аура здесь совсем другая: могильная тишина устанавливается, когда читаю Пушкина, Лермонтова, Чехова, Блока.

В обсуждениях Наталья Леопольдовна не участвует, во время чтения вся уходит в слух – впечатление такое, будто слышит всё впервые.

– Тонечка, – можно, я буду вас так называть? – неожиданно просит она после прочтения «Мцыри», – почитайте, пожалуйста, Куприна или Бунина. Давно не слышала.

– Вам они знакомы?

– Ну, а как же! Я окончила институт благородных девиц.

– Вы-ы – и благородных девиц?

– Не верится? Глядя на меня… лежачую?

– Так вам Пушкин и Лермонтов должны быть знакомы!

– Конечно, знакомы, – улыбается она.

– Почему же молчали?

– Вы ведь не мне читаете – всем, – разводит она руками, – да и просто интересно послушать, вспомнить, – и, помолчав. – Вы хорошо читаете, верно людей чувствуете. В вас прячется артист… Только не надо комментировать.

– Почему?

– Всё это наносное. Толковать можно по-разному. Вы так понимаете, я – по-другому, а вот она – по-своему. Спорить нельзя, опасно – доносчиков много.

– Наталья Леопольдовна, кому и что доносить? Это же художественные произведения! Что в них предосудительного? Не о чём доносить!

– Не скажите… О том, какое уделяете нам внимание, знают уже в центре.

– И что в этом плохого?

– Плохого ничего – только не всем это нравится. Кому-то хочется видеть во всём непременно лишь дурное…

– Я делаю свою работу.

– До вас тоже работали, но в палаты никто не приходил.

– Не понимаю…

– Не обижайтесь – предупредить хочу. Вы ведь меня не знаете. Может, я и есть главный доносчик.

Предостережения Бордо оказались не напрасными. Как-то, прочитав статью о мужестве и самоотверженности целинников, я обратилась к слушателям:

– Кто желает высказаться, поделиться мыслями? Это время на вашей памяти!

– А каки тут могут быть мненья? – заговаривает одна. – Усё правильно. Партия и правительство знаат, чо делаат.

– Конечно, знают, но… Возможно, кто-то желает поделиться? На местах бывает гладко не всегда: между властью и целинниками возникают иногда конфликты.

– А вы чо – радуетесь?

– Нет, конечно, только целинникам помогать надо, а то…

– Тонечка, расскажите лучше о своём женихе. Какой он у вас? – прерывает Наталья Леопольдовна, желая снять опасную наэлектризованность.

– У меня нет жениха, – пожимаю я плечами.

– Да вы что!.. Пора… Вам сколько лет?

– Уже девятнадцать, но… никому не нравлюсь.

– Не может быть! Наверное, вам никто не нравится?

– И мне тоже…

– Какой замечательный возраст!

В это время женщина, выразившая недовольство, соскальзывает с кровати в коляску и выкатывает вон. Она скрывается, и Наталья Леопольдовна советует:

– Вы молодая – не губите свою жизнь! Выходите замуж и уезжайте! И при ней, – показывает она рукой на дверь, – только читайте! Не приведи вас Бог комментировать, особенно на политические темы!

– А-а-а?.. – показываю я глазами на других.

– У нас хорошая палата. Мы помогаем друг другу по мере сил, советуемся, заботимся, кроме… – и она опять указывает на дверь. – Мне уже нечего бояться, а вот вам!.. Будьте осторожны! Принесите в следующий раз «Гранатовый браслет» Куприна – как раз то, что нужно.

Начинают разносить обеды, и я прощаюсь.

Вечером, когда пришла домой, Раиса Семёновна не спала – ждала.

– Почему всегда так поздно приходишь?

– Читаю, подбираю книги для больных и подыскиваю материал для институтских контрольных…

– Что за беседы ты проводишь в палатах?

– А что?

– Больные жалуются…

– Жалуются? Странно… Они обычно благодарят и просят приходить ещё.

– Сигналы поступают другие.

– Сигналы?.. Другие?.. И какие?

– Отрицательные. Плохо на них влияешь. После твоих посещений у больных начинаются головные боли, у некоторых поднимается температура.

– Не может быть! Они всегда благодарят. Разве что сегодня?..

– А что сегодня?

– Дав палате Бордо колясочница возмутилась. Чем – я не поняла.

– А говоришь – довольны. Сигналы и раньше поступали.

– Тебе жаловались?

– Нет.

– А кому?

– Какое тебе дело!

– Дело меня касается – мне и знать, кто жаловался и кому?

– Главбуху сигналы поступали.

– Какое отношение к моей работе имеет главбух?

– Он ко всему имеет отношение! Скоро из-за недовольств проверка начнётся.

– И кого проверять будут? Меня?

– Всех… из-за тебя! Накликала беду.

– Я ничего дурного не делаю. Пусть приезжают, проверяют – не страшно.

– Смотри, я предупредила.

Небольшой мой опыт работы подсказывал, что безопаснее всего подбирать для чтений что-нибудь о любви, – это всех устраивало. Могильная тишина устанавливалась даже в первой, проходной палате, когда я в дверях второй палаты усаживалась на стул и начинала читать для всех одновременно.

Весть о чтениях быстро разлетелась, и к моему приходу палаты теперь всегда убирались. К постоянным слушателям присоединились местные уборщицы, сторожа, кочегары. Но, когда однажды в переполненных

палатах заметила директора Михаила Ивановича и фельдшерицу Раису Семёновну, не на шутку встревожилась. Директор однако рассеял мои страхи: «Просто интересно – наслышаны».

– А почему и ты начала приходить? –