Не исполнить высочайшую волю было невозможно. В. И. Даль написал редактору «Москвитянина» М. П. Погодину:

«Неприятностей, кроме высочайшего выговора, мне не было; но, вероятно, будут со временем, когда захотят доброхоты припомнить, что он-де уже попадался. В чем – это всё равно; был замечен, и довольно».

М. П. Погодин

Но и требование непосредственного начальника нельзя не выполнить. В. И. Даль просит М. П. Погодина исключить его имя из списка сотрудников «Москвитянина» и говорит:

«У меня лежит до сотни повестушек, но пусть гниют. Спокойно спать: и не соблазняйте… Времена шатки, береги шапки… Я теперь уже печатать ничего не стану, покуда не изменятся обстоятельства».

В сложившейся ситуации оставаться в Петербурге для В. И. Даля было очень тягостно. Он писал одному знакомому:

«…Вы не знаете службы нашей и моего положения. Я сыт и одет и житейски доволен; но всё это дается мне именно с тем, чтобы я делал свое дело, а по сторонам не глядел и не в свое дело не мешался… Мне часто не верят и говорят: “Не хочет, а если б захотел, так бы сделал”. Пусть лучше так говорят, пусть лучше пеняют в начале дела, чем в конце…

Жизнь моя однообразная, томительная и скучная. Я бы желал жить подальше отсюда – на Волге, на Украйне или хотя бы в Москве. Вы живете для себя; у вас есть день, есть ночь, есть наконец счет дням и времени года; у нас нет ничего этого. У нас есть только часы: время идти на службу, время обеда, время сна. Белка в колесе – герб наш… Писать бумаги мы называем дело делать; а оно-то промеж бумаги и проскакивает, и мы его не видим в глаза…

Один в поле не воин, и головня одна в чистом поле гаснет, а сложи костер, будет гореть. Что может сделать один – хоть будь он разминистр? Такая, видно, до времени судьба наша…»

В январе 1849 года наш герой признался М. П. Погодину:

«Хорошо вам, заугольникам, и писать письма, и отвечать вовремя, – а как день за день, не зная воскресенья, сидишь с утра до ночи за такими приятностями, что с души воротит, так вечером и пера в руки взять не хочется».

В конце 1840-х годов у В. И. Даля в голове всё чаше возникала мысль наподобие той, что высказал в одном из писем к отцу Ю. Ф. Самарин:

«…Служить Петербургу – значит изменять России… Служба меня душит, она осуждает на бездействие все мои способности и наполняет мне сердце горечью».

К схожей мысли: государственная служба в царской России – это отказ от самого себя и, что не менее важно, отказ от служения Родине, пришел несколько позже даже такой добросовестный служака, как цензор А. В. Никитенко. 3 октября 1866 года он записал в дневник:

«У чиновника нет интересов общественных; у него есть только воля начальника и беспрекословное повиновение этой воле, всё равно – хороша она или дурна, полезна обществу или вредна: у чиновника есть начальство, а нет отечества».

Но бросить службу невозможно. Необходимо кормить жену и детей. Их пятеро. Самому старшему, Льву, всего лишь 15 лет.

Более молодой (19 лет разницы) сослуживец В. И. Даля А. Д. Шумахер в конце жизни вспоминал:

«Служба его при Перовском была самая изнурительная: с 8 часов утра до поздней ночи он постоянно был призываем по звонку, нередко с 4-го этажа, где была его квартира, во 2-й, где жил министр, так что, наконец, несмотря на всю необыкновенную выносливость его натуры, он не мог долее продолжать эту поистине каторжную жизнь и просил о назначении его управляющим удельною конторою в Нижнем Новгороде».

Да, переменить место службы надо. Но сделать это не так просто. С Л. А. Перовским в конце концов договориться удалось. Но он поставил условие: найдите себе замену. Сначала В. И. Даль предложил свое место давнему знакомому – писателю А. Ф. Вельтману, автору недавно вышедшей в свет эпопеи «Приключения, почерпнутые из моря житейского» (Кн. 1–4. М., 1848). Александр Фомич ответил: «Да ведь это кабала, а ведь я не совсем себе враг». Тогда Владимир Иванович обратился к товарищу по Дерптскому университету, правоведу П. Г. Редкину. Ему предложение пришлось впору – в 1848 году он вынужден был покинуть Московский университет (из-за обвинения в «вольнодумстве»), где преподавал с 1835 года. Кандидатура П. Г. Редкина устроила Л. А. Перовского. Препятствий для перемены места службы больше не было. 7 июня 1849 года В. И. Даль был «определен управляющим Нижегородскою Удельною Конторою». Предстоял переезд туда, куда хотелось – в город на Волге.

Глава 8

Нижний Новгород

Нижегородские литераторы

Общий вид Благовещенской площади в Нижнем Новгороде

Уроженец Нижнего Новгорода прозаик Пётр Дмитриевич Боборыкин (он на 35 лет моложе нашего героя) в конце своей долгой жизни (прожил без нескольких дней 85 лет) создал интересные воспоминания, названные «За полвека». В них находим литературную характеристику родного для автора мемуаров города в конце 1840-х – начале 1850-х годов:

«Разумеется, в тогдашней провинции не могло быть много местных литераторов, да еще в простом, не в университетском городе. Но целых три известности были по рождению или службе нижегородцы.

Во-первых, П. И. Мельников-Печерский.

О нем я знал с самого раннего детства. Он был долго учителем нашей гимназии; но раньше моего поступления в нее перешел в чиновники по особым поручениям к губернатору и тогда начал свои “изучения” раскола, в виде следствий и дознаний. Еще ребенком я слыхал о нем как о редакторе “Губернских ведомостей” и составителе книжки о Нижегородской ярмарке[24]. <…>

П. Д. Боборыкин

Но у нас он не был постоянным гостем. И бабушка моя его недолюбливала, называла чуть не “кутейником” (хотя он не был из семинаристов), особенно после его женитьбы, во второй раз, на очень молоденькой своей ученице,