– А как жа! И за ксплотацию, и за тяхничку! У мяне завсягда чисто.

– А почему бы у моих хозяев не сделать школу? Дом крестовый, смотрится красиво.

– И хто у их прибираться будя? – вскинулась она. – Ани жа стары!

Мы поблагодарили за вкусный стол и вышли.

– Тёмная это история – с пожаром. Никак не могу свести концы с концами, – размышлял Василий Николаевич. – Кажется мне – она подожгла.

– Да вы что? Зачем?

– Из корыстных побуждений или… чтобы меня подставить.

– Почему именно в ваше отсутствие?

– А кто знал, что меня нет? Да и… я не дал бы сгореть – находился в ней допоздна, иногда до полуночи.

– И что вы так поздно там делали?

– Читал, писал, готовился – уходил от будничности.

– А, может, кто-то хотел от вас избавиться?

– Возможно…

– В какое время суток она загорелась?

– Начинало темнеть. Люди управились со скотиной, находились по домам. Хозяин ближайшего дома заметил вдруг, что на улице подозрительно светло. Вышел – горит школа. Да красиво так. Мало что удалось спасти. Я уже к пепелищу подъехал.

– Может, на вас хотели вину свалить?

– Тоже возможно, но не получилось: у меня алиби железное, но в том, что это поджог, не сомневаюсь.

Мы тепло распрощались и разошлись. Таинственная история с пожаром не давала покоя, и я подступила с расспросами к старикам. Дед хмыкнул, бабка промолчала, я настаивала:

– У вас большой дом – почему не предложили свои услуги?

– Почаму ня прядложили? Прядложи-или!

– Ну и что?

– Да рази она даст?

– Кто – «она»?

– Да Галина. Кто жа ишшо?

– А что, за нею было решающее слово?

– Ня за нею, но…

– Что «но», дедушка? Неужели никто из родителей не предлагал ваш дом?

– Как ня прядлагал? Прядлага-ал…

– Ну и что? – выуживала я.

– Да она никаму слова ня даст сказать: «У мяне комнаты ня меньше» – и всё тут. Партейцы яё поддяржали. Яё у нас усе баятся.

– Почему?

– Баятся – и всё! Партейная она!

– Доносчица она! – вступила в разговор бабка. – У няё известный партеец – полюбовник.

– А-а…

– Ты с няю осторожно, – предупредила и она.

Договорившись, что за двадцать рублей в месяц буду питаться с их стола, я после осенних каникул приступила к работе. Дети отвечали хорошо – мне оставалось приумножить знания, данные Василием Николаевичем, но… приумножение не происходило: дети всё больше молчали. Приходилось задерживаться и заниматься бесплатным репетиторством, обычным и поощряемым в те годы.

Вскоре в деревне объявился маленький толстенький мужичок лет сорока. По слухам, ссыльный бандеровец, хотя по речи не чувствовалось. Однажды он заявился к старикам:

– Можно посидеть? Хочу с учителкой познакомиться.

Мы познакомились, однако уровень его развития не позволял поддерживать беседу. Несмотря на это, «оно» появлялось у нас теперь каждый вечер. Намёки на его нежелательность не действовали. Я читала, писала, старики ложились спать, а «оно» всё сидело. Не придумав ничего, как избавиться от его общества, я решила вечерами засиживаться в «школе» у Галины Васильевны. Два вечера отдыхала я от этого робота. На третий, когда уже собиралась домой, в прихожей скрипнула дверь и раздался его голос:

– Слышь, она кудай-то подевалась! Ну, и как теперя следить? – обнаружив, что в классе кто-то есть, замолчал и уже тише спросил. – Хто там у тябе?

Хозяйка молчала.

– Тю, чо сразу не сказала? – и дверь вновь скрипнула – теперь уже на улицу.

Я рванулась, распахнув «класс».

– Вы почему уходите?

– Да ён за спичкам прихадил, – нашлась хозяйка.

– Вам что от меня надо? Вы что выслеживаете? Кто вас ко мне приставил?

– Прикрой дверь, лешай! Успакойтясь, да рази у нас у стране за людям слядять? Проста вы яму нравитясь.

– Во-от оно что! Нравлюсь, значит? Так вы меня нашли, вот она – я-я! Чего ж уходите?

Он попытался улыбнуться. Я схватила табурет и зло выбросила его перед ним:

– Вот вам табурет, будьте гостем! Садитесь и слушайте, что скажу! При свидетельнице! – и медленно, сквозь зубы выговорила. – Если будете продолжать свои преследования, сообщу в милицию. Меня тошнит от вашего общества! Нечего за мною следить – не воровка! Понятно? А теперь – вон!

Так и не присев и не сказав ни слова, «шпион» вышен вон.

– Адольфавна, пашто вы яго так?

– Кто его ко мне приставил? И зачем?

– Ня выдумывайтя!

– Откуда он взялся?

– Привязли нядавно… ссыльный ён.

– Надо увольняться – не жизнь это…

– И чем ня жисть? Зарплата прилична…

– Затхлым воняет, болотом…

– Како балото? Дерявушка маленька!

– То-то и оно… Скажите этому, чтобы не смел больше ко мне приближаться!

– Зря… Безабидный ён.

– Безобидный – сидите с ним! Пойду – пора.

Собравшись на Новый год к родителям, решила поставить в известность Галину Васильевну.

– Ано, канешно, праздняки… И долга вас ня будя?

– Можно бы на каникулах дОма пожить – здесь делать нечего, так ведь донесут!

– Да хто жа?

– Найдутся…

– И скока вас ня будя? Десять днёв?

– Десять.

– Попробуйтя.

Утром на конюшне пожилой конюх недоверчиво спросил:

– А разрешение хто дал?

– Не могу ж я пешком отправиться! И потом – учительница имеет право на подводу!

– Щас запрягу. Идитя дамой – я скоро.

Он подъехал, стоя на розвальнях. Хозяева предложили длинный тулуп:

– Одявай – ня замёрзняшь!

– Вы надолга? – любопытничал вызывавший антипатию конюх.

– На три дня.

– Я у мяшочак авса насыпал, саломы паболе наложил. Далжно хватить. Дарогу знаитя?

– Нет, конечно.

– Давайтя на няё вывязу. Ат канюшни нядаляко, мне па путю, – и, спрыгнув у конюшни, напутствовал, – прямо, па следу!

Жеребец бежал легко и красиво – застоялся. Вдруг санный след исчез. Потеряв его из виду, я остановилась: «Куда старик меня вывез – на бездорожье? Может, нарочно он так?..» Чуть заметная дорога пропадала…

Её ориентир, телеграфные столбы, тянулись через речку, но ехать по бездорожью было опасно. «Должна же быть дорога – иначе б и столбов не было!» – размышляла я и направила жеребца к речке – ровному, чистому, гладкому пространству, сравнявшемуся с полем, которое угадывалось по остаткам жнивья.

Жеребец почти сразу провалился по брюхо, и я поняла, что речку не переехать. Попробовала развернуться, но конь всё глубже и глубже погружался в снег – наверху оставалась одна уже только голова.

Меня охватил ужас. Я бросила поводья и, стоя в санях, с волнением наблюдала, как конь, весь напрягшись, бьётся под снегом: опоры в бездонной рыхлой массе ноги его не находили. На какое-то мгновение он вдруг весь скрылся, будто его и не было… Ровная, гладкая снежная подушка осыпалась с боков и закрыла ямку, куда ушёл конь, так что