от его барахтанья не осталось и следа. «Что я наделала!? Погубила животное! Теперь-то уж точно судить будут! Как бы выбраться? Ведь провалюсь, как и лошадь!»
Снег вдруг задышал, зашевелился – ожил! И показалась голова.
– Милый, давай! Выбирайся! – закричала я, поднявшись в тулупе во весь рост.
Конь затих, затем неистово задёргался, вытащил ноги, поджал их и лёг на брюхо, ёрзая и переваливаясь с боку на бок.
– Молодец, уминай снег, уминай! Умница – догадался!
На какое-то время он снова затих, затем выпрямил ноги, рванулся и вновь скрылся. Как в страшном кино, жеребец несколько раз то появлялся, то опять пропадал – с его исчезновением во мне всё умирало, с появлением оживало. В последний раз, выкарабкавшись на умятую площадку, он заржал, выгнулся и, оставив сани и меня в них, легко выбежал на жнивьё.
«А я-я?..» – прошептала я, недоумевая, как мог он освободиться от упряжи. Жеребец постоял, потоптался и убежал, быстро скрывшись из виду. Я сбросила тулуп и скатилась с саней. На ноги встать остерегалась – боялась повторения лошадиной участи. Перекатываясь, добралась до жнивья.
«Тулуп бы взять надо, да и сани оставить нельзя», – решила я и, добравшись по насту до саней, потянула их на себя – они не поддавались. Взяла в руки тулуп и мешочек с овсом и в поисках жеребца побрела к черневшим вдали строениям. Метров через пятьдесят сообразила, что с грузом далеко не уйду и, вернувшись, бросила всё на сани.
Бездорожье казалось бесконечным. Наконец, вдали замаячила конюшня. Старого конюха не оказалось на месте, вместо него обнаружила молоденького паренька моих лет.
– Я жеребца потеряла, – сказала я и не узнала собственного голоса.
– Потяряли? – улыбнулся он.
– Не потеряла… Он вырвался и убежал.
– Чёрнай жарябец?
– Да-а.
– Он сам прибяжал.
– Правда? Ой!.. – выдохнула я и сразу как-то обмякла. – А другой конюх где, старый?
– Дамой пашёл.
– Сани… их привезти надо.
– Завтра привязём.
– Нет-нет! Там тулуп, мешочек с овсом… Надо сегодня, а то кто-нибудь утащит, да и тулуп чужой!
– Тады щас запряжу.
– Спасибо вам.
Когда подъехали, парень присвистнул и вскрикнул:
– Ого! Ничаво сабе!
Он никак не мог взять в толк, как жеребец освободился от упряжи.
– Харашо, што выбралси, а то и осудить магли, как за врядительство.
– Да, Бог миловал.
– Пашто вы сюды наехали? Эт летня дарога – в брягаду! Зямой тут ня ездють!
– Пожилой конюх вывез…
– Да-а? – удивился он.
– Да. Может, и жеребца плохо запряг? Потому и выбрался?
– Можа, патарапилси?
Как бы там ни было, нет худа без добра – плохая упряжь спасла коня. Привязав вожжи к саням, мы вытащили их из плена.
– Завтра поедитя?
– Нет, сегодня. До совхоза далеко?
– Час язды – ня боле.
– Вывезите меня, пожалуйста, на правильную дорогу.
– Я тады жарябца запрягу.
– Нет-нет! Лучше на этой кобылке!
– Она ня шибко бегат.
– Мне и не надо «шибко».
Парень вывез меня на дорогу, диаметрально противоположную прежней.
– Засветло доеду?
– Доедитя. Можа, чуть тямнеть начнёть.
В совхоз я приехала, когда рабочий день заканчивался. Заехала за отцом, работавшим зимой на «движке» – местной электростанции. Рассказала о своих подозрениях.
– Надо лошадь в сарае закрыть – оставить во дворе опасно. Не дай Бог, уведут – не расплатимся.
– А «шпиона» зачем подослали?
– Время такое… Не говори ничего лишнего – больше молчи. В город перебираться надо – безопасней. И когда только всё это закончится?
– Мне советуешь молчать, а сам?..
Он засмеялся.
– Нечего на неприятности напрашиваться! – решила мама. – Положено в каникулы работать – значит, надо быть на работе! Не обижайся, но больше трёх дней я гостевать тебе не разрешу.
– И что – сидеть в горнице Галины Васильевны?
– Возьми книжку и иди в горницу, закройся и читай до обеда, зато никто не сможет обвинить, что не была на работе!
На третий день после обеда отец запряг лошадку:
– Тут овёс остался. Положить на сани?
– Оставь – поросёнку…
– Ни за что! – крикнула на крылечке мама. – В войну за килограмм пшеницы Варю Честнейше на двадцать пять лет в тюрьму упрятали. Может, они специально лишнего насыпали – честность проверить!? Всё, что осталось: и солому, и овёс – назад вези!
– То пшеница была, а это овёс! – не соглашалась я.
– Всё равно.
– Мать верно говорит. На этой малости не разбогатеем, а горя нажить можем, – согласился отец.
Он вывез меня за деревню, и через час я была уже на месте, удивив Галину Васильевну и старика-конюха, сидевшего у неё в гостях.
Два раза из центра приезжали с инспекторской проверкой – смотрели тетради, придирчиво изучали записи в журнале, но, благодаря напутствиям Николая Васильевича, всё было «в ажуре». Проверявшие долго шушукались с хозяйкой. «Криминал ищут», – пролетело в мозгу. В отместку пожаловалась и я:
– Дети приходят в школу, а в нос бьёт запах варёной или жареной картошки, подгоревшего молока, жареного сала, мяса и другой пищи. Это отвлекает – поговорите с хозяйкой, пусть избавит.
– Поговорим…
– А школу когда начнут строить?
– Потерпите. Скажите, а почему вы никуда не ездите и к вам никто не приезжает?
– Откуда вы знаете?
– Земля слухом пользуется…
– И куда я должна ездить?
– Мало ли… Вы же молодая!
Вспомнились предостережения Василия Николаевича – стало себя жаль. Прежде чем уйти в отпуск, попросила в райОНО начать строительство школы, но услыхала лишь очередные обещания. В новом учебном году добавлялось два первоклассника. Привезли ещё две парты. Поставить их пришлось в прихожую-кухню – в горнице негде было.
Хозяйка, лежавшая на кровати, превращалась в бессменного инспектора, и я предупредила Отдел образования, что в новом учебном году увольняюсь.
Родители предприняли ходатайства в различные инстанции с просьбой воздействовать на меня. В райОНО пугали строгим выговором и даже исключением из комсомола! Я оставалась непреклонной, за что и была наказана: в трудовой книжке вместо записи «уволена по собственному желанию» записали «уволена по сокращению штатов», что означало: «Катись ко всем чертям». Оспаривать запись было бессмысленно. Мечтая о высшем образовании, я в июне 1956 года уезжала в Барнаул – с надеждой…
Встреча через годы
Главный документ страны – паспорт – в 1955 году в сёлах не выдавался. Получить его, тем более, немцу, было крайне затруднительно.
Из паспортного стола выходили, как правило, расстроенные и в слезах. Решив, что слезами горю не поможешь, выбираю для себя тактику без заискиваний и попрошайничества. Две паспортистки долго убеждают уезжать – учиться, мол, можно и без паспорта.
– В городе он не только для учёбы нужен! – не соглашаюсь я.
– А для чего же ещё?
– Для