Где уж нам, простым смертным, не отличающим скрипичного от басового ключа, разобраться в такой музыке. Одно, вернее, два успокоения на сей счет. Первое: есть у Щедрина и вполне земные, понятные вещи – музыка к балету «Конек-гобунок», опера «Не только любовь», мелодии к замечательным кинофильмам «Высота» («Не кочегары мы, не плотники»), «Коммунист», «Нормандия-Неман», концерт «Озорные частушки». Второе: существует ведь высшая математика с ее интегральным и дифференциальным исчислением, в которой мы тоже – ни бельмеса. И ничего – живем, не возмущаемся. Ну так вот творчество Щедрина – супервысшая музыкальная алгебра. Которой, тем не менее очень многие счастливые люди во многих странах с удовольствием наслаждаются. И вот вам красноречивое подтверждение сказанному.

Есть в мире самая престижная музыкальная премия Grammy. В 2000 году в главной номинации «За лучшее современное классическое сочинение» она досталась Родиону Константиновичу. Его CD со скрипичным концертом Concerto Cantabile, записанным Максимом Венгеровым и Мстиславом Ростроповичем, стал одним из самых продаваемых на всех континентах. Кстати, старейшее музыкальное мировое издательство «Шотт» (ему исполнилось 275 лет, в нем еще Бетховен и Вагнер печатались), расположенное в немецком городе Майнце, заключило с Щедриным эксклюзивный контракт: все, что выходит из-под пера композитора, должно печататься там. Подобных живых счастливчиков в мире насчитывается только 22 человека. В остальном издательство работает на классиков прошлого – надежно, без рисков.

У Родиона Константиновича великолепная просто память, и в особенности музыкальная. Очень многие сочинения он может играть, не заглядывая в партитуру. Почти все свое помнит. Как-то я высказал ему восхищение по этому поводу и услышал в ответ:

– Вот у отца моего была память! Больше такой я ни у кого не встречал. Он раз и навсегда запоминал услышанное – мог затем сыграть, спеть, записать. Я не умею и сотой доли того, что умел мой покойный отец.

Родион Константинович самостоятельно, «по букварю» изучил сначала английский, потом немецкий языки. Как он говорит на последнем – не ведаю. Но уверен, что лучше, нежели Майя Михайловна, которая твердо убеждена, что к языкам не приспособлена и может изъясняться с иностранцами только на уровне «каля-маля битте». Английский Щедрин знает, как мне представляется, очень основательно.

Разъезжая по миру (Щедрин и Плисецкая побывали практически во всех цивилизованных странах Запада, во многих – помногу), композитор нигде не прибегает к услугам переводчиков даже при заключении контрактов. Зная другие языки, он в совершенстве владеет русским. И литературу русскую постиг ну просто-таки великолепно. («Мишенька, все относительно. Если верить Федору Михайловичу, то его старухе-процентщице Алене Ивановне даже шестидесяти лет не исполнилось»).

Чувство юмора у Родиона Константиновича тоже врожденное. Он умеет, рассказывая даже о самой примитивной жизненной ситуации, облекать ее в юморное начало, вследствие чего в любой компании становится признанным центром внимания. Однажды я ему заметил, что по выходе на пенсию с должности председателя правления Союза композиторов РСФСР он мог бы свободно работать тамадой на различных мероприятиях. Еще и потому, что, ко всему прочему, очень любит всяческие застолья. И может много выпить, не пьянея. Идея ему, в принципе, понравилась.

…У Щедрина очень много друзей не только и не столько в музыкальном мире. А хороших знакомцев просто не перечесть. Полагаю, что даже при своей замечательной памяти всех их он все равно не упомнит. При этом (редчайший случай, подобного я в жизни больше не встречал!) все друзья и знакомые любят его искренне, не показушно, неподдельно им восхищаются. Многие его просто боготворят. Читатель, верно, подумает, что это – красивый (или, наоборот, неуклюжий) авторский завиток от полноты чувств к известному человеку. Небось, кто-то еще посчитает мои характеристики и эпитеты в адрес Щедрина плохо скрываемым подхалимажем. Но это всего лишь правда.

…После одного из юбилейных вечеров Майи Михайловны, который закончился банкетом в четвертом часу ночи, я вынужден был по делам рано утром приехать к ней на квартиру по улице Горького, 25/9. Мела жуткая морозная метель. Лишь самые проворные московские дворники вышли с ней на борьбу. У самого крыльца меня догнал запыхавшийся Родион Константинович. Оказывается, он уже сбегал на Чистые пруды. Так я случайно узнал, что Щедрин каждое утро, вне зависимости от степени напряженности и занятости предыдущего вечера, бегает до тех пор, пока «обильно не пропотеет». К этим железно-регулярным утренним пробежкам его приучил известный писатель и психолог Владимир Леви, написавший лет сорок назад знаменитую, нашумевшую тогда книгу «Я и мы».

Москва, Ока и музыка

Морозным и снежным декабрьским днем 1932 года в семье Константина Михайловича Щедрина и Конкордии Ивановны (в девичестве Ивановой) появился мальчик, которому счастливые родители не сразу нашли имя. Отец предложил назвать отпрыска Прометеем, по названию любимой им симфонической поэмы Александра Скрябина. И звучать будет: Прометей Константинович. Мать категорически воспротивилась: вызывающе претенциозно. Уж пусть лучше будет в честь композитора Шумана – Робертом. На том и порешили. А потом Конкордия Ивановна, соблюдая строжайшую конспирацию, пошла в маленькую церквушку, что стояла в Сокольниках, и там тайно окрестила первенца. Священник попенял мамаше из-за заморского имени и нарек ребенка Родионом. Рос он не по дням, а по часам в обстановке любви и согласия, в окружении истинно русских людей, чьи корни уходили в глубокую древность. Дед по отцу – Михаил Михайлович – служил священником в городке Алексине, что стоит на реке Оке, в которую, по преданию старожилов, впадает Волга, а не наоборот. Он вырастил восьмерых сыновей (ни одной дочери), и всем без исключения дал добротное религиозное образование. Каждый, включая Константина, окончил Тульскую духовную семинарию. Дед ушел из жизни за пару лет до революции, но память о нем алексинцы сохранили и по сию пору: одна из улочек Старого города носит название Щедринки. Автор сих строк по ней неоднократно хаживал. И да простится здесь мне личное отступление…

В середине «лихих ельцинских» девяностых супруга моя Татьяна приобрела в Алексине однокомнатную квартиру, куда перевезла свою маму из Кременчуга. Несколько лет мы регулярно ездили в славный городок на Оке. А потом наша незабвенная Евдокия Ивановна покинула сей бренный мир. Похоронена она на старом Алексинском кладбище. В совокупности все эти обстоятельства натолкнули на мысль, которая показалась мне не самой сумасбродной. И я написал такое письмо:

«Губернатору Тульской области Дюмину А. Г.

Уважаемый Алексей Геннадиевич!

Вас беспокоит военный газетчик, полковник в отставке Захарчук Михаил Александрович. Суть моего обращения.

Великий русский композитор, наш с