Пришла очередь отвечать мне. Но «добрый» отец Виталий вдруг почему-то неузнаваемо изменился. Из доброжелателя он превратился в очень строгого и придирчивого экзаменатора. Однако не только по программе семинарии, но и на каверзные вопросы Виталия я отвечал хорошо.　

Вместе с Косоворотовым мы вышли из собора, обмениваясь впечатлениями об экзаменах. Он вдруг спросил меня:　

— Сколько ты дал Виталию?　

Не понимая, о чем он спрашивает, я переспросил:　

— Чего дал?　

— Да денег же! Разве не понимаешь? Я сразу понял, когда он начал придираться к тебе, что ты или совсем ничего не дал, или сумма ему показалась малой. На меня он не обидится! Я лично ему кромевзноса за посвящение тысячу рублей дал. Он даже обещал поговорить с владыкой, чтобы меня наградили набедренником.　

— А разве за посвящение нужно платить? — удивленно спросил я.　

— А как же, — ответил Даниил, — готовь тысячу рублей.　

— Но у меня нет таких денег, — смущенно проговорил я, — и в евангелии Христос говорит: «Даром взяли благодать, даром и давайте». За что же платить?　

— Мало ли что там написано, — авторитетно ответил он, рассматривая мои сапоги, — ты лучше на евангелие не ссылайся, а если хочешь быть с саном, так поспеши на рынок, продай свои сапоги, купи себе какую-нибудь подержанную обувь, а разницей расплатись за посвящение… Иначе ты, брат, не выкрутишься.　

Пришлось мне расстаться с последней моей ценной вещью — сапогами и деньги, вырученные за них, внести в кассу святого владыки.　

Первым посвящение во иерея принимал Косоворотов. В конце богослужения владыка призвал его к себе, самолично одел на него набедренник — награду за безупречную службу алтарю господню, при этом возгласил «аксиос», что значит «достойный». Хор троекратным повторением пропел, и под сводами храма божьего прогремело: «Достойный, достойный, достойный»…　

Принял посвящение и я. Епархиальная канцелярия выдала мне грамоту, подтверждающую мой священный сан, и справку — назначение на место службы. С этими документами я выехал в село Тимошевку, Михайловского района, Запорожской области, чтобы приступить к исполнению обязанностей настоятеля церкви Иоанна Богослова.　

ГОДЫ ЗАБЛУЖДЕНИЙ

С первых дней службы священником меня удивляло поведение священнослужителей. Если до принятия сана они вели со мной слащавые беседы на религиозные темы, то после посвящения, признав меня своим человеком, стали вести себя иначе. Теперь они видели во мне только собрата по ремеслу выколачивания денег у доверчивых. Маска бескорыстия была сброшена. Меня учили лицемерию.　

Никому из них при этом и в голову не приходило, что своими наставлениями они подрывают мои религиозные убеждения.　

Но все это я долго воспринимал как случайные явления, случайные отступления от идеала пастыря, презирая таких служителей культа, но не распространяя своих выводов на всю церковь и тем более не связывая их с ролью религии в обществе, сущностью ее морали.　

Прибыв к месту службы, я счел своим долгом явиться для представления к благочинному Михайловского района протоиерею Ефимию Евженко. Ознакомившись с моими документами, он сразу же приступил к деловому разговору…　

— Ну что ж, езжай и служи, — сказал он, — но только не вздумай обслуживать моих прихожан и мечтать о моем месте. Я здесь твердо сижу и, кроме того, имею заслуги перед новой властью. Вот посмотри. — С этими словами он взял со стола толстыми короткими пальцами и подал мне старую, за 1933 год, районную газету, где одна из статей была обведена карандашом. — Читай.　

Помню, статья называлась «Поп-кулак — агитатор против колхоза». В этой статье рассказывалось, как Евженко умышленно не выполнял хлебопоставки, подбивал середняков следовать его примеру, с церковного амвона говорил проповеди, направленные против мероприятий Советской власти, пугал крестьян колхозом, как сатанинским делом.　

После того как я прочел заметку, Евженко продолжал:　

— Малую долю знали они о моих делах. А если бы знали, газетной статьей мне бы не отделаться… Перчил я им как мог и где мог, — мечтательно и самодовольно вспоминал он, — как говорится, не жалел труда и пота. До смерти не забуду и не прощу отобранные у меня 90 гектаров земли! Коменданту я тоже носил эту газету. Переводчик прочел ему все, и он с уважением сказал: «Гут пастор». После этого он несколько раз приглашал меня к себе для деловых разговоров, советовался со мной о многих делах… Вот какой я! Теперь ты понимаешь, что подставлять мне подножки нельзя. Я сам кому захочу поломаю ребра.　

Ни о каких «подножках» не имел я и представления. Рассказы его вызвали отвращение к подобному «пастырю».　

Скоро мне пришлось убедиться, что это был очень скупой и жадный человек. Боясь, чтобы доходы не поплыли мимо его жадных рук к другому священнику, в каждом своем «собрате» он видел конкурента и врага. Своими особыми «заслугами», своей усердной помощью оккупантам он выслуживал себе самый богатым приход.　

Первая встреча с этим «собратом» была не из приятных, а последующие были не лучше первой. В конце каждого месяца мне нужно было ехать к благочинному сдавать месячный отчет и денежные отчисления от валового дохода церкви. После первого же месяца моей службы Евженко сделал мне выговор. Дело в том, что взнос денег, по его мнению, уменьшился в сравнении с прежними взносами, а деньги, как он разъяснил мне, являются первостепенной заботой священника.　

— Молодо-зелено, — наставительно говорил он, — ты, наверно, только и знаешь что служишь службы да сухие, догматические проповеди говоришь? А это еще не основное дело священника. Это и дурак может делать. Основное в нашем деле — построить проповедь так, чтобы ни один человек не ушел из церкви, не купив свечку или не положив свою жертву на поднос. Для этого не стесняйся больше страха нагонять на них! Не бойся лишнего сказать: служителю храма божьего поверят. Расскажи им, какие они грешные и какие муки ждут нераскаянных на том свете… Разжалоби, доведи до слез, а тогда подай надежду, что, мол, бог милостив ко всем кающимся и жертвующим на храм божий. Он и их помилует благодаря нашим молитвам. Призови: в знак веры пусть каждый свечу купит и поставит. Такая проповедь будет уже не сухое богословие, она и скупого заставит раскошелиться… Принесет материальную пользу церкви и духовно утешит грешников…　

— Отец благочинный, — прервал я его, — разве вся цель нашей службы состоит в получении денег? Мне кажется, что первая наша забота — блюсти стадо