Заключение

Почему самые ужасные преступления так часто совершаются самыми обычными людьми? Именно этот вопрос был задан в первых строках книги, которую вы сейчас читаете. Разнообразие изученных случаев, от преступлений на почве страсти до геноцида, делает бессмысленными любые притязания на простой ответ, на упрощенную формулировку, которая могла бы решить загадку раз и навсегда. Однако на каждом этапе нашего пути мы сталкивались не только с совпадениями. Давайте вернемся к теме наших вопросов. Следует ли искать ответ в личностях преступников? Согласно нашим наблюдениям те, кто совершает убийства на почве страсти, являются нарциссически хрупкими, находящимися во власти страха быть брошенными, маскируя свои разломы иллюзией неразрывной связи с другим.

Женщины, убивающие своих новорожденных детей, часто эмоционально подавлены, молчаливы, избегают конфликтов, имеют скрытный характер.

Те, кто убивает за отказ угостить сигаретой или путаницу с мобильным телефоном, чувствительны и привередливы в вопросах чести, испытывают повышенную потребность во внимании, нетерпимы ко всему, что их раздражает.

Жертвы мошенников или гуру верили, что могут исправить свои личные или семейные недостатки в результате потрясающей встречи с человеком, который соответствует их ожиданиям и, как предполагалось, способен реализовать их.

Террористы с плохо структурированной личностью, часто отличающейся некоторыми чертами неуравновешенности, проявляющимися в безудержном стремлении к восстанавливающему, умерщвляющему идеалу после первой части жизни, которая воспринимается как неудачная и нечестивая.

Для лиц, совершающих геноцид, по-видимому, характерно полное отсутствие сочувствия к целевой группе, потеря способности думать от первого лица, потребность в симбиозе с сообществом, его побуждениями, его идеалами.

Но часто обнаруживаемых черт недостаточно, чтобы пролить свет на варварство деяний и установить с ними прямую связь. Многие женщины и мужчины с одинаковыми анкетными данными ведут мирное существование. Личностей, склонных к геноциду, террористов не больше, чем предрасположенных к преступлениям на почве страсти или неонацизму. Более того, то, что мы наблюдаем, также и часто в первую очередь является следствием изменений базовой организации.

В таком случае следует ли вместо этого принимать во внимание трансформационные процессы, которые шаг за шагом изменяют способ существования в мире субъекта в контексте личного или коллективного кризиса?

Это субъект, совершивший преступление на почве страсти, истощенный после долгого периода невозможной депрессии, чередования моментов надежды и крушения с ненавистью, столь же непреодолимой, как потеря любимого человека. Главным образом нарциссические вложения в качестве спутника жизни не позволяют ему выйти из состояния саморазрушения и гетеродеструктивности. Больше не владеть другим – значит быть уничтоженным. Признать это означало бы ускорить свой собственный крах.

Для будущей матери, убивающей своего новорожденного ребенка, характерна невозможность всякой отмены и отрицания при встрече с биологическими процессами и анатомическими изменениями, которых она не чувствует из-за отсутствия «психической беременности». Признание состояния беременности может незаметно проникнуть в ее сознание, но оно должно немедленно подавляться, стираться, отрицаться, расщепляться… до момента начала родов и катастрофической импровизации поведения.

Что касается того, кто убивает просто так, – результат его нарциссического всемогущества, царственного по своей сути, будет заключаться в том, чтобы отреагировать на нанесенное ему оскорбление, воздержавшись от какого-либо обдумывания, отвергнутого как что-то лишнее.

Это и жертвы мошенников, которые постепенно утратили всякую самостоятельность мышления, став жертвами злоупотребления переносом.

Или, опять же, террористы, которые подвергаются процессу радикализации, предполагающему скорбь по самим себе, по своей прошлой жизни, своей идентичности в интересах светлого, очищенного, идеализированного, но смертоносного будущего.

Наконец, я описал у лиц, совершающих геноцид, психическую работу над преступлением, создающую условия, облегчающие повторное убийство. Устраняются все моральные или эмоциональные барьеры, как и всякая внутренняя цензура, которые могут сдерживать их мыслью или восприятием связи между жертвами и близкими, имеющими отношение к их глубоко личной истории. Таким образом, убийство становится легким для субъектов с размножением личности.

К крайне недостаточной модели преступной личности следует добавить динамику процессов, которые трансформируют психическую организацию вплоть до порога.

Контекстуальные, ситуативные, случайные факторы затем ускорят или предотвратят переход к преступному деянию. Чтобы привести обычных людей к варварству, личностные качества часто необходимы, но всегда недостаточны. Требуются трансформационные процессы. Остальное часто остается в пределах нормы.

Но попутно мы выделили третью важную величину. Здесь затрагивается расстройство мышления. Мы последовательно сталкивались с немыслимостью разлуки, беременностью, оскорблением, нанесенным нарциссизму; мышление, находящееся в неактивном состоянии, растворенное, разделенное на части. Одной из общих черт всех мутационных процессов является потеря способности мыслить, спорить с самим собой, обсуждать, распознавать, фиксировать их проявления и принимать связанные с ними эмоции в своем психическом пространстве. Именно десубъективация личности переходит в механический автоматизм. Отдельно взятого субъекта здесь больше нет. Это неистовый разгул в ужасе массового убийства. Такой человек скажет, что потрясен, узнав от следователей, что он нанес своей спутнице около ста ножевых ранений. Такая молодая женщина заявит, что не помнит своего приступа деструктивности, так как во время совершения детоубийственного деяния находилась в состоянии помутнения сознания. Это было сильнее их. Это захватило их. Они перешли в дикое состояние. Им нечего сказать об этом.

Этой десубъективации отдельно взятого преступника у убийцы, совершившего геноцид, или террориста вторит стойкий дефект мышления, когда речь идет о потере автономии мышления, оперативного мышления, алекситимии или недостатке развития. Я настаивал на следующей формулировке: растворение в тоталитарной группе, которая обезличивает радикализованного террориста. Такой индивидуум жаждет быть просто клоном. Таким преступникам не свойственно мышление от первого лица. Никаких внутренних обсуждений. Никаких свиданий с самим собой, со своими стремлениями, со своей глубокой чувствительностью. Зло не мыслит себя, во всяком случае во имя зла, за исключением нескольких редких психотиков или извращенцев. Как я уже настаивал, этот недостаток мышления не имеет ничего общего с какой-либо интеллектуальной неразвитостью. Чего им не хватает, так это способности сочленять суждения, эмоции и действия. Впоследствии субъект не чувствует себя ответственным за то, о чем он не задумывался, за то, что он не испытал, за то, чего он не предполагал. Этого хотела эпоха. Он только подчинился. Сегодня этого не понять. Он никогда не взвешивал все за и против. Он только сделал это.

Он может утверждать, что действовал во имя доброго, хорошего, чистого, идеального. Но чаще всего он ничего не отстаивает. Речь