Открывающий титр «Груз 200» протянут через багровеющую карту СССР; дочь секретаря райкома, героиню Агнии Кузнецовой, тогда неоднократно сравнивали со страной, которую «насилует тупая импотентная власть» [7-03].

С узнаванием, однако, у многих возникли проблемы – особенно у тех, кто в середине восьмидесятых был молод. «Это же время нашей юности, Леша! Не было такого», – кричала журналистка Марина Тимашева на той же сочинской пресс-конференции; в качестве контраргумента вспоминали невероятно расплодившихся тогда в спальных районах и в городском фольклоре сексуальных маньяков – Чикатило, он ведь тоже оттуда, из предперестроечных восьмидесятых.

Под конец «Кинотавра» Гильдия киноведов и кинокритиков по традиции провела обсуждение конкурсных работ и выбрала лауреата своей премии «Белый слон». Им в результате подсчета голосов оказался «Груз 200», второе место заняли «Простые вещи» Алексея Попогребского. Однако на следующий день в прямом эфире церемонии закрытия председатель гильдии Виктор Матизен неожиданно объявил о вручении двух слонов – «черного» Балабанову и «белого» По-погребскому. Других наград «Груз» не получил. Затем последовала информационная чехарда (в некоторых новостных сообщениях фильм Балабанова в связи с премией вообще не упоминался), открытое письмо обиженных критиков в ФИПРЕССИ, каскадный выход из гильдии, тихое вступление обратно через полгода и, наконец, вручение «Грузу 200» большого «Белого слона» по итогам 2007-го.

Зрители реагировали на «Груз» не менее эмоционально. «Интернет взорван, все взорваны, а я как дурак все это читаю, – вспоминает оператор Александр Симонов. – В разгар всего этого мы пошли с друзьями смотреть “Доказательство смерти” [Тарантино и Родригеса]. Я ушел с половины картины, как в том анекдоте, с криком: “И эти люди запрещают мне ковыряться в носу!”, потому что зал сидел, ел попкорн и ржал, а на экране летали оторванные руки, ноги. Я при этом вспоминаю, как в интернете пишут про оскорбленные чувства и порушенную психику нашего зрителя. Мне кажется, что очень большая часть людей от Балабанова всю его жизнь ждала “Брата 3”. А потом пошла вот эта линейка – “Жмурки”, “Мне не больно”. И вот все ждут, запасаются попкорном, а Балабанов просто разворачивается… и – “Нате вам!”. Конечно, люди не могли простить».

Почему прощают Тарантино и Родригесу, но не прощают Балабанову (Елена Фанайлова сравнивала «Жмурки» с одновременно вышедшим «Городом грехов», не в пользу первых)? Все потому же: эти авторы имеют дело с тем, что Андрей Плахов называет «вторичной реальностью масскульта», а Балабанов не постмодернист и никогда им не был, даже на «Жмурках» (хотя критики-постмодернисты считают иначе и вычитывают те смыслы, которые он не закладывал). Гангстеры Тарантино водятся в виртуальной вселенной кино, гангстеры Балабанова (и Саймон в том числе) ходят или ходили по улицам российских городов. Его материал – сырая реальность, непосредственный опыт, одним словом – та самая «правда»; отсюда – отрицание и обвинения в осквернении. Можно снова вспомнить слова Михалкова: он идет по прямой, по лучу, и не замечает отражения отражений.

Защищая тогда режиссера, тот же Плахов сравнил его с Пазолини, который во время революционных погромов 1968-го назвал настоящими жертвами не студентов из буржуазных семей, а полицейских, бедных деревенских парней, тем самым вышвыривая себя за конвенциональные для левых рамки. Любовь Аркус еще на том «Кинотавре» в связи с «Грузом 200» назвала Балабанова «проклятым художником»: «Для меня искусство только тогда искусство, когда оно находится в серьезной связи с Богом и с вертикалью в принципе, – говорит теперь Аркус. – Есть художники, которые создают свой мир, но они не вступают в какое-то прямое взаимодействие [с Богом]. А Леша был из тех людей, из тех проклятых художников, которые вступали в абсолютно прямое взаимодействие, – у него без этого просто бы ничего не было. У него было много вопросов. Я думаю, что он очень боялся, но страх был слабее, чем желание вопрошать. Он православный художник, с одной стороны. С другой – это совершенно не в традициях православия – вопрошать. В традициях православия – просить и каяться. И славить. Ответ не предполагается. Алеше не то чтобы нужен был ответ, но ему нужен был диалог. И он проклятый в том смысле, что он заходил за какую-то черту, за которую заходить страшно даже неверующему человеку – из суеверия, из опасливости. Что такое черта? Я не могу сказать. Но есть какая-то очерченность, в которой мы, – а он из нее выходит. И, конечно, всегда за это жестоко платит».

Плахов в продолжении своей книги «Всего 33», вышедшем под названием «Режиссеры настоящего», пишет, что ему не удалось сохранить главу «Проклятые поэты»: ни одного ходящего по краю за десять лет не осталось, все как-то устроились в жизни – кроме Балабанова.

В «Грузе 200» тоже есть человек, который вопрошает (а потом принимает на себя вину за чужое преступление): одетый в балабановскую тельняшку немногословный герой Алексея Серебрякова – тоже Алексей, мечтает построить на хуторе свой Город Солнца и отказывается от казуистического спора с профессором научного атеизма. Он хочет получить и получить немедленно ответ на конкретный вопрос: «Нет, ученый, ты мне просто скажи: есть Бог?»

Фолкнер

«Груз 200» – самая сложная с точки зрения сюжета картина Балабанова и точно самая сильная. То самое возвращение, ради которого в середине нулевых он снимал совсем другое кино. Для критиков – людей, осмысляющих реальность через рефлексию над кинематографом, «Груз 200» стал моментом истины, интеллектуальным всплеском, о нем написаны десятки выдающихся текстов, но самое любопытное открытие сделал Виктор Топоров, автор предисловия к сборнику «“Груз 200” и другие киносценарии» (он умрет спустя три месяца после Балабанова, в августе 2013-го): фильм про милиционера-маньяка на самом деле – вольная экранизация повести Уильяма Фолкнера «Святилище», там гангстер Лупоглазый насиловал девушку кукурузным початком. Как и Балабанова, критики называли Фолкнера «садистом, который упивается тем, как возится человек в конечном тупике».

Первый русский перевод «Святилища» появился в 1981 году в иркутском журнале «Сибирь», но Балабанов, скорее всего, читал его по-английски. Сам режиссер после «Груза» любую связь с литературным произведением отрицал: «Нет там никакого “Святилища”, – утверждал он в 2009‐м. – То, что изнасиловали девушку бутылкой, так у меня подругу изнасиловали бутылкой. В детстве – пьяные мужики, и она никому не сказала. Она уже умерла, к сожалению, я жениться на ней хотел. На меня это сильное впечатление произвело. Это часто бывает, что девушек насилуют разными инородными предметами». На этой же версии настаивал и сыгравший милиционера Журова актер Алексей Полуян.

Однако из разговоров с близкими режиссера и из его интервью (например,