Вот какие чудеса творила «Турандот» и с ними, участниками спектакля. Она открывала в актерах многое и в чисто человеческом плане, по-новому раскрывала их в профессиональном отношении. Сама форма этой пьесы предполагала поиски чего-то нового, импровизацию, фантазию.

«Я видел, – вспоминал Лановой, – с какой легкостью, озорством, выдумкой и остроумием маски разыгрывали целые представления по ходу спектакля, буквально купаясь в своей стихии. Есть в спектакле сцены, где я, Калаф, оказываюсь в роли зрителя и наблюдаю за масками, за их состязанием в остроумии, находчивости, игре. И я не раз был свидетелем этих величайших моментов подлинного творчества, настоящей, по первому классу, импровизации таких замечательных артистов и партнеров по сцене.

Они знали, что в спектакле может произойти нечто незапланированное, не предугаданное заранее, ждали этого момента, настраивались на ту волну импровизации и, как только в исполнении кого-либо замечали что-то новое – в мимике, жесте, интонации голоса, новую реплику, – тут же реагировали на это, подхватывали элемент импровизации, и тогда уже их трудно было остановить.

Да в том и не было никакой необходимости. Яковлев, Гриценко, Ульянов словно соревновались в том, кто кого переиграет, остроумнее сымпровизирует. Сыпался каскад находок, все новых и новых предложений партнерам. Это уже превращалось в удивительный по увлекательности микроспектакль в рамках целого представления. Это было не просто состязание актеров, а состязание масок, предусмотренное пьесой. В этой своеобразной игре масок они старались как-то повлиять на развитие событий в ней, как-то помочь героям в их судьбе, на ходу придумывали что-то от себя, загадывали друг другу загадки, обращались к зрителям с вопросами, репликами, втягивали их таким вот образом в сценическое действие».

В моем рассказе о восстановлении «Турандот», в воспоминаниях моего героя так часто мелькает слово «импровизация», что, пожалуй, стоит все-таки пояснить, что это за такая вахтанговская загогулина – экспромт на сцене. Лучше всего, видимо, это сделать на примере.

Гастроли театра в Ленинграде. Во Дворце культуры Промкооперации идет десятый, юбилейный спектакль Карло Гоцци. На сцене разыгрывается очередной сюжет с масками.

Николай Олимпиевич Гриценко своим занудным, заунывным голосом обращается к Юрию Васильевичу Яковлеву:

– Вот мы с тобой, Панталоне, прибыли в славный город на Неве, в колыбель, так сказать, революции. А знаешь ли ты, друг ситный. – Он наверняка хотел выдать на-гора что-то веселое, но Яковлев вдруг прервал партнера:

– Отстань ты от меня, зануда Тарталья, надоело мне играть в этом спектакле. В самом деле, ну сколько можно. Ухожу я от вас. Вы мне жутко надоели. Прощайте!»

После этого Юрий Васильевич подошел к толстенному канату, невесть почему протянутому вдоль левой кулисы от пола до потолка, и начал на него взбираться, приговаривая:

– Я больше не буду играть в «Турандот», надоело!

Ульянов-Бригелла первым сообразил, что такая импровизация может выйти Яковлеву боком, потому как он не самый крутой спортсмен-гимнаст в труппе.

Он кинулся к нему, схватил Панталоне за панталоны и завопил:

– На кого ты нас покидаешь!

Бригелла попытался стянуть проказника на сцену, но тот вполне натурально сопротивлялся. Тут подоспел на помощь Тарталья-Гриценко, и вдвоем они усмирили скандалиста Панталоне.

Однако главная фишка заключалась вовсе не в самой импровизации. Повторяю, такие вот штуковины артисты придумывали буквально в каждом спектакле. На ходу, мгновенно. Об очередном кунштюке мог не знать не только режиссер-постановщик. Иной раз и сам артист не ведал, что он сотворит, когда рядом будут действовать другие маски.

Ну так вот, на следующее утро на той же сцене шла репетиция. Ульянов предложил Яковлеву пари – бутылку коньяку, если Юрий Васильевич взберется по тому же канату на ту же высоту, что во вчерашнем спектакле. Яковлев пари принял и проиграл его с треском. Не преодолел и половины вчерашней высоты. Вот что значит настоящий актер!

Особая статья – «Принцесса Турандот» за границей. Мимо этой выдающейся, я бы даже сказал, блистательной страницы в истории Вахтанговского театра нельзя пройти просто по определению. С этим спектаклем труппа выезжала во все бывшие социалистические страны, в некоторые – по нескольку раз, а также в Грецию, Австрию, Италию. Она везде имела невероятный успех.

Самый первый выезд в Грецию случился в 1964 году. Гастроль та была приурочена к фантастическому юбилею – двум с половиной тысячам лет существования театра как явления человеческой культуры. Когда эту весть узнали актеры, задействованные в «Принцессе», некоторые заплясали от радости. В начале шестидесятых выехать в капстрану – это вам не ишака купить, как говаривал один из героев Ильфа и Петрова. Но когда им сообщили, что играть придется на греческом, тут все поголовно, кроме Яковлева, конечно, дружно зачесали репы. Дело в том, что Юрий Васильевич имел врожденную склонность даже не просто к языкам – к их диалектам.

Больше всех кручинился, конечно, Гриценко.

– Господи! – неподдельно причитал он. – Да я и по-русски всякую роль с трудом запоминаю. Куда уж мне до эллинского!

Но однажды актер пришел в театр весь такой радостный и сообщил, что нашел выход из положения. Репризы первого акта он записал на одном обшлаге рукава, второго – на другом. Вдобавок сделал шпаргалки на галстуке и на отворотах пиджака и, как ученик на экзамене, потом подглядывал в свои писульки.

Василий Семенович, конечно, по миру поездил ой как немало. Однако о той, самой первой в своей жизни зарубежной гастроли, он всегда рассказывает с особенной грустью. Я приведу здесь лишь часть тех воспоминаний, которыми Лановой со мной поделился.

«Внимание к нашим гастролям было огромное. Мне даже трудно это тебе передать словами. Залы всегда переполнялись так, как до сих пор мне видеть не приходилось. Греки реагировали на нашу игру совершенно потрясающе. Для них наш спектакль стал воистину праздником искусства, его безграничных возможностей, объединяющим разных людей. Иной раз до получаса зрители стояли, не расходились, не переставая аплодировать. Ни один спектакль, с какими мы выезжали за рубеж, не принимался с тем восторгом, как «Турандот».

Но случались и курьезы. Уже перед первым спектаклем я видел, как Гриценко нервничал, заглядывал в шпаргалки, волновался. Два акта прошли нормально, а в третьем он начал спотыкаться, подолгу молчал, прежде чем произносил фразу на греческом языке, подходил ближе к суфлерам, которые располагались по обе стороны кулис. Они ему говорили текст, он, радостный, возвращался в центр сцены, произносил его, а дальше опять забывал и снова шел к кулисам.

Зрители поняли, в чем дело, очень доброжелательно реагировали на это, смеялись.

Мы тоже