– Ты что тут такое делаешь? – лицо Саши, как всегда, выглядит как что-то родное, благополучное и безоговорочно хорошее, например кровать с чистым бельем и теплыми одеялами в гостевой спальне родительской квартиры. Мысли отзываются покалыванием и движением в пальцах. Будто я кожаный мешок, в котором копошатся опарыши. Так, наверное, чувствует себя труп.

Не отвечаю, просто сижу.

* * *

Поняла о себе вот что: моей тревоге необходимо поле деятельности. Ей нужно задать направление, пусть лучше она терзает меня по поводу работы, чем по поводу того, что в моей жизни нет смысла.

Я пишу для одного небольшого издания уже некоторое время. И не поверите, я даже несколько раз вышла на улицу!

Моя бабушка часто повторяет, что все депрессии от безделья. Для меня это фраза из серии «Девушка должна платить за себя в ресторане». Все и так знают, что это чушь. Даже на меню написано: MEN U, как говорилось в одной старой шутке. Ни на что не намекаю и поспешных выводов не делаю, но ситуация заставила меня задуматься.

В выходные я обычно выдыхаю в русском баре после рабочей недели – их в нашем городе два. Так происходит и сегодня. Я зажата между каменной кладкой стены католического собора и кирпичной стеной двухэтажного здания. Я стараюсь не смотреть в ярко-желтое окошко, где находится что-то вроде церковного офиса: я вижу, как там занимаются документами, ходят туда-сюда разные сотрудники, я чувствую себя неловко, потому что праздно сижу тут, еще и с коктейлем. Снизу меня держат гладкие камушки брусчатки, будто наполированные морем, пахнет летом – не таким асфальтово-пыльным, как в Москве, а курортно-влажным. Чувствую ветер, который принес запах жженой карамели от тележки с попкорном, вижу, как на стене собора пляшут красные огоньки: в баре есть диско-шар, и часть огоньков добивает до соседней стены. «Почему я сижу здесь, почему именно здесь, что я здесь делаю?» – крутится в голове.

Рядом сидит Оля, с которой мы пришли сюда на пару бокалов, и говорит соседке что-то непонятное: пара бокалов была примерно три бокала назад.

«Что же нового ты можешь сказать нам о наших соотечественниках в местах их массового скопления во время проведения досуга, а конкретно в местах их массового скопления за рубежом?» – спросите меня вы. «Ничего нового, – скажу я вам. – Можно использовать все те же старые поговорки».

Например: «По одежке встречают».

– У Веры всегда такие шикарные сумочки! – это обо мне.

– Я раба этих сумочек, – решаю ответить так, чтобы сильно не завидовали, типа мне самой от их количества плохо, что, конечно, не так.

– Я тоже люблю сумочки, постоянно сижу на сайтах… И на Farfetch, и много где еще, – включается в беседу Аня. – И такая сумочка у меня тоже есть. Не здесь, дома.

Я киваю. Такие разговоры я слышу примерно раз в неделю. Заметила, что стоит прийти на вечеринку в приметных вещах (а куда еще ходить в приметных вещах, как не в русский бар?), как непременно к тебе подойдет человек, у которого есть такие же приметные вещи дома. Или не точно такие же, но целый шкаф. Сам этот человек, скорее всего, будет в обтягивающих тренировочных штанах и шлепках. Ничего плохого, это такой расслабленный европейский стиль. Я же продолжаю ходить в своей цветной одежде, которая не сопровождается здесь восхищенными взглядами, скажем так. Собираюсь ли я как-то адаптировать свой гардероб под местный? Отнюдь, зимой планирую купить большую искусственную белую шубу и шапку. «Лучше еще с российским гербом!» – добавил бы Саша, если бы знал.

У социальных групп всегда есть какие-то любопытные общие особенности. У итальянских чиновников – способность доводить меня до исступления, у родившихся с конца октября по ноябрь – внушать страх, что же касается сообщества переехавших, от них самих я слышала такие отзывы об их группе:

«Здесь все люди такие разные. И такие интересные».

«Все люди такие разные и все интересные».

«Такие интересные люди здесь… И все разные!»

Но хвастануть все-таки любят. Что я об этом думаю? Я начала учить четвертый язык и писать шестую главу книги. Пусть особых успехов пока нет, но вашим соотечественникам об этом знать необязательно: как бы они ни любили говорить о себе, им до меня далеко – многим дано иметь крупное эго, но не каждому дано эго размером с дом.

Сегодня еще говорила с барменами. Один – более плотного телосложения – писал стихи и только о них и говорил, другой – с тревожным лицом – на мой вопрос, когда будет русская вечеринка (потому что уже была польская, гавайская, мексиканская и какая только нет), ответил, что ее не будет, потому что это агрессивно. На том мой разговор с ним и был окончен.

Днем я тоже выхожу, не только ночью. Чаще в центр, по делам ради дел. Например, направляюсь по горячим ветхим безлюдным улицам в какой-то магазин в поисках, чего бы нового на себя намазать. Потом захожу в русскую кофейню (в одной из них меня потом отравят, и я проваляюсь неделю с чем-то наподобие ротавируса).

Иногда даже ходим с Сашей в открытый бассейн. Там я чаще сижу под зонтиком, вожу желтым шлепанцем по искусственному покрытию, не слишком хорошо имитирующему газон, и считаю ящериц, которые то и дело выскакивают на него из окружающей травы и, сконфуженные, убираются обратно. В бассейн я тоже пару раз заходила. Знали ли вы, что в сербских бассейнах люди плавают не вдоль, а поперек дорожек? Не в длину бассейна, а в ширину? Теперь знаете.

В один вечер, когда я отправила Лике видео из пиццерии, в которой мы ужинали, она ответила: «Я так рада, что ты начинаешь выстраивать отношения с Сербией». На мой взгляд, я просто увязла тут, как пчела в желе, и больше не трепыхаюсь. Лет пять назад дольче вита в Италии была моей главной мечтой – и не только моей: неспешной жизни хотели многие друзья и коллеги, но теперь я понимаю, что нам просто был нужен отпуск. Теперь я знаю, что эта дольче вита для меня – желе, которое парализует, где ты забываешь о целях, о мечтах, сначала ждешь чего-то, а потом смиряешься.

Спустя несколько часов в баре мы двигались с приятельницей Олей из Самары после пары (или пяти) бокалов, гладя подошвами асфальт. Мне нравился тот факт, что я была в Самаре и могла сделать человеку приятное, говоря о его городе (вот такая странная мысль, да, а чего еще