– Вроде и ночь уже, и на улице никого, но чувствуешь себя в безопасности, да? – говорю я. Наверное, больше для того, чтобы успокоиться самой.

– Да, не помню, чтобы в России я шла ночью и мне было комфортно.

– Я уже, если честно, не помню, как там было в принципе.

Мы дошли до церкви, до той самой, которая скрашивает мое утро каждый божий день, – и вдруг нам навстречу выскочил котенок. А потом еще один, еще и еще взрослая кошка… Всего их оказалось, кажется, штук восемь.

– Я знаю, где здесь круглосуточный магазин, там есть кошачья еда, покарауль их, я сейчас приду, – сказала Оле.

Я мчу до супермаркета, с силой наступая на асфальт, две минуты – и я на месте.

– Имате ли храну за малу мачку? – спрашиваю я с порога, что по-сербски означает «Есть ли у вас корм для маленькой кошки?». Как сказать «котенок», я не знаю и на всякий случай показываю размер руками.

Продавец слегка удивился вопросу, переспросил действительно ли нужна еда именно для маленького кота, затем посмотрел на стеллаж с кормами и показал на пакетик с котом, который выглядел помоложе остальных. Я взяла стопку пакетиков с едой и рекламные листовки, чтобы использовать их в качестве тарелок. Путь обратно казался моментом перед свистком к забегу на физкультуре – нервным и бесконечно длинным.

– Не убежали?

– Нет! Они, правда, спрятались за мусорный бак.

– Как думаешь, выйдут сейчас?

– А мы положим и отойдем.

Так и сделали: разложили кошачью еду на рекламные листовки около грунтовой тропинки и отошли. Они, конечно, вышли – и следующие минут десять мы с Олей следили, чтобы всем досталось, чтобы никто не подрался и не съел слишком много. После того как последняя порция корма была съедена, а рекламные листовки собраны и выброшены, мы разошлись по домам.

Сербия, 2023 год

Новые слова:

Смрт – смерть

Понос – гордость

Купус – капуста

Сегодня у Саши день физической активности. У меня, к сожалению, тоже. «Это для твоего физикал и ментал хэлф!» – говорит он. Уже полгода Саша занимается английским с преподавателем и недавно начал вставлять фразы на английском тут и там.

– Холмы, вьюны, лианы – и никого! – так он меня завлекает в сербский Национальный парк «Фрушка-Гора».

– Ага.

– Пройдешься хоть, а то все дома сидишь! Тебе надо двигаться! – продолжает он, когда первый подход не находит отклика.

– Что еще скажешь?

– Если ты не будешь двигаться, то вот эти твои… сладости… – даже на такую зыбкую почву ступает.

– Так, все! – отвечаю. Но все же начинаю собираться.

Поскольку машина утонула, мы едем в парк на автобусе. И что еще более унизительно, путь лежит через дом Андрея-сексиста, который недавно купил машину, и, конечно, мы были первыми, кто об этом узнал. Справедливости ради нужно сказать, что путь всегда лежит через дом Андрея, потому что он находится напротив нашего. И что еще хуже, бо́льшую часть времени хозяин проводит на балконе первого этажа и всегда готов втянуть нас в разговор, в который мы втягиваться не хотим. Удивительно, конечно, что его не было на месте, когда наш подземный гараж затапливало, как не было вообще никого из соседей. Все будто разом куда-то подевались.

Последний раз в парке я была зимой. Это было единственное место в радиусе 30 километров, где лег снег и даже образовалось что-то наподобие сугробов. Я тогда отправила маме видео со снежными пейзажами, а она отправила свое в ответ: кадр скользил по доминанте – монументальному зданию управы нашего района с огромным LED-экраном, где обычно отображаются «Новости мэра», и останавливался на высокой аллее с длинными фонарями. Свет фонарей превращал сугробы в кучи бриллиантов. Белые дорожки разрезали сугробы, мороз. Мама в том видео что-то говорила, наверное: «А у нас вот как! Снега навалило… Зиму я просто обожаю!» – что сказать, я, оказывается, тоже.

На «Фрушке-горе» действительно холмы, вьюны – и никого. Сейчас ранняя осень по нашему календарю, и все еще лето по европейскому. Мне нравится, как к вопросу смены времен года подошли итальянцы, испанцы и всякие прочие европейцы: календарное лето у них заканчивается в конце сентября. «Климат», – скажете вы. Окей, но даже в Голландии и Финляндии оно заканчивается тогда же. Помню, что как-то, будучи в Москве, решила, что тоже буду отмерять так сезоны – надоели нагнетания про «последний день лета».

Мы выбрали маршрут для новичков, что-то около десяти километров. С неба падаают испепеляющие радиоактивные лучи – тридцать градусов жары, на обочинах дорожки давно высохла трава, виноградники (не знаю, виноградники ли?) за сеткой-рабицей выглядят вполне жизнеспособными, значит, за ними ухаживают. Но никого, кто мог бы это делать, мы не встретили даже у пасеки.

Саша бодро пружинит в своих шортиках, панаме и с одной трекинговой палкой, что подчеркивает его полусерьезный настрой. Мое моральное состояние и так было не самым лучшим после поездки в бусе по серпантину, а когда я прошла десятый по счету «последний» подъем в гору на этой «трассе для новичков» и допила вторую бутылку воды, то оно и вовсе балансировало на грани срыва.

Деревья торчат в разные стороны, как зубчики старой расчески. Мы спускаемся вниз по широким, извилистым протоптанным дорожкам со светлыми пятнами солнца под пение птиц, похожее на скрип, перешагиваем поваленные недавним ураганом деревья, переходим по сухим бревнам ручьи. Пахнет приближающейся осенью.

Спустя минут десять я поняла, что спортивные кроссовки мне жмут. Спустя час я чувствовала каждую кость на всех пальцах обеих ног. И главное, ни одной лавки нигде, только деревья, тропинки да солнце откуда-то сбоку обжигает левое ухо и слепит левый глаз.

Из-за макушек деревьев, оплетенных паразитом-омелой, показалась церковь. Мы выходим на бело-голубое подворье и садимся на первые попавшиеся бетонные ступеньки. У церкви стоит сдержанно-торжественная свадебная процессия. Мать невесты отряхивает подол платья дочери резкими хлопками, невеста по-подростковому морщится, бегают какие-то дети, друзья жениха оживленно что-то обсуждают – три поколения семьи. Как бы я хотела быть на месте любого из них, отмечать что-то значимое