– Муж-то у нее кто? – спросила Нинон.

– Каренин? Вроде министра.

– А Вронский?

– Офицер, – подсказал осведомленный дядя Юра, которого в детстве покойная бабушка Лиза заставляла читать классику, не отпуская на каток, пока не ответит на проверочные вопросы.

– Неплохо устроилась. У министра небось оклад хороший! А она… С таким мужем надо в руках себя держать, – покачала головой Машико.

– Мама, ну что ты несешь?!

– Вот еще… Он же размазня и зануда, сразу видно. Ей бы Сандро в мужья. Я бы на нее посмотрела, – скривилась казачка.

– Это уж точно! Прямо вся испереживалась за хахаля.

– Мама, дайте же посмотреть! – взмолилась Карина. – Из-за вас я пропущу что-нибудь важное.

– Ты, главное, месячные до свадьбы не пропусти, остальное ерунда, – посоветовала Нинон.

– Ах, это просто невозможно! – вспыхнула будущая медсестра.

Что верно – то верно: на пять минут отвлекся и пропустил самое интересное. С многосерийными фильмами так просто беда. Когда этой весной по телику показывали «Угрюм-реку», потом в общежитии все друг друга замучили – уточняли, просили пересказать пропущенные места своими словами. Многие опоздали к началу и до дома добрались только к середине серии, так как после работы народ штурмовал транспорт, стремясь успеть к показу вовремя. Кому-то по ходу фильма пришлось отлучиться на кухню, чтобы, например, шумовкой снять накипь с мяса, поставленного вариться. Кого-то отвлекли неугомонные дети, мелюзге-то наплевать, что красавицу Анфису буквально напополам рвут влюбленные в нее отец и сын Громовы, и Прошка, сволочь, из ревности берет страшный грех на душу. Кому-то приспичило спуститься в туалет, а он, между прочим, у нас не всегда свободен, четыре кабинки на сорок семей: две «М» и две «Ж» – не густо. Пока кто-то ждал внизу, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, события развивались стремительно, и каторжник уже прибил пристава каменюкой…

Одним словом, на следующий день коллективными усилиями всего общежития восстанавливали полное содержание вчерашней серии. А вот в капстранах с этим куда как проще. Друг моего раннего детства Петька Коровяков учится теперь в английской спецшколе и уверяет, будто там, на загнивающем Западе, телефильмы перемежаются разной рекламой. Да-да, вы не поверите, показ прерывают, как для правительственного сообщения, и на экране появляется, к примеру, ковбой, рекламирующий, допустим, кока-колу, чуингам или джинсы. А что их рекламировать-то? И так с руками оторвут! Зато в эти минуты можно, ничего не пропустив, как говорит сержант Батурин, перекурить и оправиться, а также помешать суп в кастрюле.

…Между тем всадники уже мчались наперегонки по ипподрому. С высокой трибуны за скачками наблюдал царь, между прочим, не в короне, а обычной фуражке. Павка Корчагин, ставший графом, прильнув к холке коня, постепенно обгонял одного соперника за другим.

– Вася Лановой хорош! – не удержалась тетя Валя.

– Ходок! – со знанием дела кивнул Башашкин.

Анна Каренина следила за Вронским, глядя в свой бинокль на палочке, не отрываясь, огорчалась, если тот чуть отставал, ликовала, когда он снова вырывался вперед. От волнения ее верхняя губа с чуть заметными усиками покрылась капельками пота. Усатые женщины, особенно старухи, в жизни, по моим наблюдениям, встречаются нередко. Видимо, в молодости, заботясь о внешней привлекательности, они избавлялись от досадной растительности на лице так же, как Неля, а потом, выйдя на пенсию, смирились со своей волосатостью, так как личная жизнь давно позади. Муж Каренин тем временем с подозрением поглядывал на жену, которая то обмирала от ужаса, то светилась счастьем. О ее шашнях с графом ему давно доложили точно так же, как мгновенно проинформировали тетю Нюру Колпакову о том, что ее благоверный Захар Иванович зачастил на второй этаж, где в комнатке возле чердака поселилась молодая лимитчица Зиночка, фасовщица из маргаринового цеха.

– Сейчас грохнется, – зловещим голосом предупредил Башашкин. – И Фру-Фру погубит.

– Кто? – воскликнула Машико.

– Вронский.

– Фру-Фру? Это он ее так в койке зовет? – удивилась Нинон.

– Лошадь у него так зовут – Фру-Фру, – рассмеялся дядя Юра.

– Бедная Анна! – простонала Карина.

– С чего это бедная? Лучше бы за своим мужем присматривала. Вон как вокруг него Плисецкая вьется! – заметила тетя Валя.

– Какая Плисецкая? – не поняла подслеповатая Машико.

– Та самая.

– Так она ж балерина…

– На все руки от скуки, – хмыкнула Батурина так, словно знала о танцовщице что-то совсем неприличное.

– Здесь она княгиня Тверская, – пояснил дядя Юра. – Бетси.

– Странно, что не Бердичевская, – усмехнулась тетя Валя.

А на экране разворачивались драматические события: Фру-Фру неудачно прыгнул через препятствие с водой, передние ноги у него подогнулись, и скакун с разбегу рухнул на землю. Павка Вронский, перелетев через конскую голову, кувырнулся из седла и покатился по грязи. Анна Каренина заметалась, как раненая птица, почти лишившись чувств, она только после третьего, настойчивого, приглашения взяла мужа под руку, и он смог наконец увести ее из ложи под недоумевающими взглядами типичных представителей высшего света.

– Совсем баба голову потеряла! – покачала головой тетя Валя.

– То ли еще будет! – предупредил вещий Башашкин.

– От такого мужа грех не гульнуть, – усмехнулась Нинон. – Песок сыпется.

– Ой, ну что вы такое говорите! – чуть не заплакала Карина. – Она же страдает!

– Дать – не дать, одно – страдать, – философски заметила казачка.

– Нин, тут же дети! – упрекнула Машико.

– Молчу.

…Несчастный Вронский в перепачканном белом мундире хотел дрожащей рукой застрелить покалеченную лошадь, чтобы не мучалась, но не смог, занервничал, затосковал и отдал револьвер другому офицеру, а тот без колебаний прикончил бедное животное, лежавшее на боку и смотревшее на жестокий мир огромным плачущим глазом. Тем временем Анна с мужем ехали в карете домой, и Каренин противным голосом упрекал жену за безответственное поведение и неумение держать себя в руках. У нас в семье такое тоже случается, с той лишь только разницей, что пилит по пути домой Лида – Тимофеича, если он в гостях оказывал слишком тесное внимание хозяйке или какой-нибудь хохотушке с перманентом. Отец обычно отшучивается, мол, любезничал с посторонней тетей исключительно из вежливости. «Ага, и прижимал ее, когда танцевали, тоже из вежливости?!» – «Тебе показалось…» – сохраняет спокойствие Тимофеич. Но Анна не