– Тьфу! Дело ли ты, сват, говоришь? В эдакий день еретика-поганца вспоминать…

– У меня в дому таковские не выводются, – сказал Алексей Поликарпович, зыркнув на Степана. – Чё расселси, кто тебя за стол звал?

– Отец! – предостерегающе обратилась Пелагея Петровна к мужу. – На свару44 по второй я вам налила…

– Цыц! – рявкнул на неё Алексей. – Заступница! Не пяль на меня зенки-то. Ишь моду взяла…

– Сотворил что, али как? – сделал недоуменное выражение на лице Михаил. – Неужто от рук отбился? Что же ты, племянничек, отца гневишь? Не гоже так…

– Отца поучать за́чал, в ересь пустился, – пояснил Алексей. – У меня не больно-то… Живо в бараний рог согну! – и показал кулачище.

– Что же это делается? – запричитала Петровна. – В чем он виноват? В такой день все обиды оставить надо за порогом, не гневя Господа.

– Ты, Пелагея, на мужа не мечи гневные взгляды. Грех это! Виноват сын – учить надобно, чтоб не следовал супротив отца, супротив господа! По зубам – учить!

«Во как завернули!» – вслух подумал Степан, оказавшись на улице. С невеселыми мыслями прошел по Долгополихе, свернул на Озерную. Стоял на Крутиках, вглядываясь в растаявший лед под берегом. Совсем недавно он с двумя подводами ехал по ледяной дороге, а теперь и пешим не пройти. Подымется ветер с той стороны, начнет ломать и крошить льдины. Глядя на окутанный синей дымкой Уральский хребет, он подумал, что там за увалами – Косотурск. И Таня… Приедет ли она?

Вспомнив сегодняшнюю внезапную вспышку гнева отца, очевидное лицемерие дяди, он решил покинуть дом и устроиться в завод. «Молотом махать возьмут!» – решил он и как-то все думы от несправедливости и обиды ушли в прошлое. Его внимание привлекла возле самой воды ворона, терзающая клювом дохлую рыбешку. А к вороне, сзади, осторожно подкрадывалась пестрая кошка. Когда охотнице осталось только протянуть к вороне лапу, та обернулась и клюнула её в морду. Издав вопль. Кошка бросилась прочь. Степану стало смешно. Ай, да ворона! Он отошел от озера и направился в сторону церкви, уплетая на ходу, вытащенную из кармана шаньгу. Её он прихватил в сенях с ларя, когда уходил из дому.

Недалеко от мостка, напротив церкви, близ рубежа Заречья и Долгой толпился народ – пасхальный день к вечеру гудел разбуженным ульем. Возле покосившегося дома на куче бревен сидели парни. Рядом на скамеечек у ворот сидела стайка девчат, лузгая семечки. Блистая нарядами, они шептались и пересмеивались. Среди них – гармонист Илья, русоволосый и кудрявый. Ловко растягивая меха, он озорно сыпал частушки, от чего девчата повизгивали.

…Не подмаргивай, кривая.

Не таращь напрасно глаз,

Провожать тебя не стану,

То было́ в последний раз!

Степан подошел к парням, каждому подал руку. Сегодня враждующие стороны из Заречья и Долгой сидели пока мирно. С бревен поднялся Генка. Он был рад видеть друга и решил позвать его к себе, вот только он дослушает байку Кости Пенькова – Пенька, как его звали все. Пенёк был мастером рассказывать забавные истории.

– Ну, дальше, – просили Костю.

– Вот братан и говорит, мол, собачонку слови, рукавицы теплые шить станем, – говорил Пенек. – Вот нашарил я в сараюшке веревку, связал петельку, сунул в карман косточку, иду, стало быть… Вижу, в проулке возле дома Терентия Касьяна бо-ольшой рыжий кобель лежит, вот! Косточку из кармана – и кобелю в нос сунул. Он – за мной. Тут я ему петельку на шею и накинул и повел за собой. Привел к братану, тот похвалил, вот! Грит, три рукавички выйдет…

– Братану две, а ты одной обойдешься? – гогочут ребята.

– Не-е! Ты, мол, споймаешь ишшо…

Вот братан гладил кобелька, гладил, а потом веревку к балке в сенях – раз! Кобель дрыгнул ногами и язык высунул. Взял ножик…

– Кто? Кобель взял ножик? – подзуживают парни.

– Да нет, Федька – братан. Ну вас к лешему, станете мешать – не буду рассказывать.

– Ну, ври дальше!

Как ни в чем не бывало, Пенек продолжал:

– Взял братан ножик и кожу собаке на ногах подрезал, я держу. Потом начал шкуру сымать, вот! Как ножиком чиркнет по срамному месту-то, а кобель ка-ак гавкнет!

Слушатели Пенька покатились со смеху.

– Ха – ха! – ржали они.

– Гав! – говоришь? Вот бы тебе ножичком… С чем бы ты к Дуньке пошел?

– Ну, уморил, Пенек!

– Живодеры вы с Федькой! – бросил в лицо Косте Степан. – Пес тебе доверился, а ты петельку припас…

Парни перестали хохотать, притихли. Братья Пеньковы слыли известными задирами и все предвкушали удовольствие от потасовки.

– Твой кобель? Чё пристал, как банный лист, – вступился за Пенька Матвей Самойлов, дружок Кости, по прозвищу Квашня. – У тебя сманил?

Видя поддержку, Костя подошел к Степану, сидящему на бревне.

– За живодера – схлопотать можно!

Генка предупредил Пенька, зная, что поблизости его брата Федьки нет:

– Не задирайся, килу схватишь!

– Собачий заступник! – продолжал задираться Пенек. – Мало тебя отец дерет! – и грудью толкнул Степана.

Это уж слишком! Разбирать семейные дела среди парней здесь не принято. Мало ли кого отцы уму-разуму учат. Пусть уж на подобную тему шушукаются бабы у колодца…

– Сейчас получишь! – нахмурился Степан, примериваясь взглядом как бы сподручнее хватить Пенька. Но кулак Пенька молниеносно опустился на подбородок Степана. Он качнулся и не упал бы, если Квашня не сделал ему подножку. Степан грохнулся на спину, ладно, что не на бревна.

– Дура! Твою… – грязно выругался Генка, помогая Степану подняться. – Неча грозить, бить надо! – И обернувшись, вмазал в ухо Квашне да так, что тот не устоял на ногах.

Девчата повставали со скамеечки и, сбившись в кучку, издали наблюдали за внезапно вспыхнувшей дракой. Степан смело ринулся на Пенька, головой ударил ему под дых и, не дав ему опомниться, кулаком сбил его с ног. Тот грохнулся головой о землю, умывшись кровью. В это время Генке кто-то из Зареченских влепил по шее, а рассвирепевший Степан пришел ему на помощь. И они побежали на Долгую за помощью.

– Своих бить, сука? – брызгал слюной на Степана Квашня. – Чё ты наделал? – показывал он на лежащего Пенька. – Он тя шутейно, а ты? Не встает…

– Помочись на него – оживет! – посоветовал Генка. – Пошли, айда, Степка! Неровен час, зареченские с кольями прибегут. Да вон, твой «благодетель» приперся. – Направляясь в сторону Болотной улицы, обернувшись, они видели: дядя Миша помогал Косте Пенькову