«Информация» Семичастного отдельно упоминает «необъективную стенографическую запись хода процесса», составленную Вигдоровой. Между тем, судя по всему, к 20 мая 1964 года текст записи, несмотря на его, по оценке КГБ, «широкое распространение» среди писательских кругов в СССР, на Западе известен не был. Его появление за границей, которое КГБ не удалось предотвратить, существенно изменило характер восприятия дела Бродского в мире.

5

20 апреля 1964 года, в день отправки Полом Секлоча бандероли со «Справкой» Глебу Струве, Вигдорова пишет Чуковской: «Дорогой друг, экз<емпляр> ходит – и это ужасно! Т. е. ужасно для самого главного – для дела! Безумные люди!»[298]. Речь идет именно о записи суда над поэтом, которая, по впечатлению той же Чуковской, зафиксированному через двадцать дней, «бродит по городу уже совсем бесконтрольно»[299].

Как видим, к концу апреля для Вигдоровой неочевидна польза от широкого распространения записи в Самиздате – она (как мы пытались показать, не без оснований) считает, что общественный резонанс может лишь повредить пересмотру дела Бродского в инстанциях власти. Чуковская и в момент получения письма Вигдоровой от 20 апреля, и позднее придерживается – пусть и осторожно – иной точки зрения («Чем больше людей узнают правду, тем лучше», 11 мая; ранее, 22 апреля, эта позиция получает поддержку Ахматовой: «Анна Андреевна полагает, что для дела [распространение записи] не ужасно и даже, может быть, полезно»[300]).

Вероятно, к лету 1964 года, под влиянием неудач в хлопотах за Бродского (и с учетом позиции Чуковской) точка зрения Вигдоровой изменилась, и Вигдорова дала разрешение передать запись за границу[301]. Не исключено также, что, учитывая широкое распространение записи в Самиздате, текст оказался на Западе поначалу без ее разрешения и/или участия.

5 июня 1964 года датировано письмо французской славистки Элен Пелтье-Замойской, адресованное ее другу, главному редактору выходившего в Париже польского ежемесячника Kultura Ежи Гедройцу[302], в котором она предупреждает Гедройца, что «вскоре» тот получит (очевидно из Москвы) некий документ, который его «непременно заинтересует». «Ко мне обратились за советом, и я взяла на себя смелость предложить [для публикации] ваше издательство», – уточняет Замойская[303]. Из ответного письма Гедройца от 8 июня ясно, что речь идет о записи Вигдоровой:

Droga Pani,

Przed chwilą dostałem dokument. Rzeczywiście wstrząsający. Najchętniej go wydrukuję w najbliższej „Kulturze“. W tekście jest wspomniana sprawa Umanskogo i Szachmatowa. Czy mogłaby Pani zrobić krótką notę wyjaśniającą? Czy może Pani posiada kilka wierszy Brodskiego? Byłoby doskonale, gdyby można je było zacytować.

Widzę, że to fotokopia. Czy nie orientuje się Pani, czy więcej dotarło egzemplarzy na Zachód tego sprawozdania, czy to jest jedyna? Jest to dla mnie bardzo ważne ze względu na ewentualne przekłady. Myślę, że jest to sprawa, która wzbudzi zainteresowania.

Najlepsze pozdrowienia,

Jerzy Giedroyc[304].

Как видим, Гедройцу, опытному редактору, прекрасно разбиравшемуся и в текущей политической конъюнктуре, сразу был очевиден потенциальный резонанс присланного ему текста Вигдоровой. К тому моменту, когда польский перевод записи суда над Бродским появился в «Культуре», открывая ее июльско-августовский номер 1964 года[305], она, действительно, уже стала мировой сенсацией.

Это случилось в начале июля 1964 года – после выхода почти полного текста Вигдоровой в переводе на немецкий в двух номерах гамбургской еженедельной газеты Die Zeit, от 26 июня и 3 июля; в каждом из них материал о суде над Бродским занимал целую полосу[306]. Это была первая публикация записи; способ, которым материал был получен редакцией Die Zeit, остается неизвестным – в редакционном предисловии к публикации говорилось об «обходном пути», которым текст достиг газеты, и о том, что нет оснований сомневаться в его подлинности. Фамилия Вигдоровой нигде не упоминалась[307].

Уже 3 июля – одновременно с выходом второй части записи Вигдоровой в Die Zeit – о деле Бродского со ссылкой на немецкую публикацию записи суда сообщил американский журнал Time[308]. Отрывки из нее – в переводе с немецкого – прозвучали в передаче Радио Свобода «Тираны и поэты» 10 июля; 31 июля запись появляется в еженедельнике «Посев»[309], 11 и 13 августа – в «Русской мысли»[310]; и там, и там также в переводе с немецкого и со ссылкой на Die Zeit. В августе в парижской «Культуре» запись вышла по-польски (переведенная с полученного Гедройцем через Пелтье-Замойскую русского оригинала). Наконец, 31 августа в американском журнале The New Leader появился английский перевод записи Вигдоровой (сделанный с того же немецкого перевода Die Zeit)[311], ставший «предметом обширных газетных материалов по всей стране [США] и инсценированный на телевидении в США и Канаде»[312]. В сентябре со ссылкой на публикацию «европейского журналиста» (без указания издания; очевидно имелась в виду Die Zeit) запись процесса печатает британский литературный журнал Encounter[313]. 1 октября вышел французский перевод (уже с русского текста[314]), 1 ноября – итальянский[315]. (Первая публикация оригинального русского текста – с первым прозрачным указанием на авторство в конце: «Записала Ф. В.» – появится лишь в начале 1965 года в четвертом выпуске нью-йоркского альманаха «Воздушные пути»[316].)

Все эти публикации отличало заметное смещение акцента – с общей характеристики политических процессов в СССР («борьба консерваторов с последствиями оттепели») на личность осужденного поэта. Так, например, данное журналом Time описание социокультурного статуса Бродского в советском литературном поле, которое сопровождало сообщение о появлении на Западе записи суда над ним, отличалось уже известной точностью:

<…> удар [властей] пришелся не по политически ангажированному человеку, широко издаваемому писателю, а скорее по одному из многочисленных российских литературных «единоличников» [abstainers] – мнимых дилетантов, чьи произведения распространяются из рук в руки, что исключает их использование машиной государственного агитпропа, как это порой случалось с Евтушенко и другими.

Как и Борис Пастернак, поэт Иосиф Бродский был таким «единоличником». Тихий рыжеволосый еврейский юноша, живший в Ленинграде, он решил не вступать в Союз писателей, отказался от работы в редакциях, зарабатывая на жизнь кочегаром, слесарем или иногда разнорабочим в геологических экспедициях. Тем временем он писал стихи для собственного удовольствия и для друзей, среди которых были известнейшие российские литературные светила[317].

С упоминания «24-летнего русского поэта Иосифа Бродского», чьи работы «малоизвестны, но чрезвычайно высоко оцениваются самыми авторитетными специалистами по русской литературе», начинался обзор новейших англоязычных изданий, посвященных советской литературе эпохи оттепели, опубликованный 22 октября 1964 года в The New York Review of Books[318].

Вне всякого сомнения, эта фокусировка на личности Бродского была следствием