Глеб Морев
Иосиф Бродский: годы в СССР. Литературная биография
© Г. А. Морев, 2025
© Фонд по управлению наследственным имуществом Иосифа Бродского, 2025
© Р. C. Чистова, фото на обложке, 1969
© ООО «Новое литературное обозрение», 2025
Предисловие
Первая биография Иосифа Бродского была начата вскоре после 4 июня 1972 года – дня его выезда из СССР. Александр Иванович Бродский заполнил школьную тетрадь рассказом, который назвал «Несколько слов о поэте» и который не закончил. Он посвящен истории семьи и детству его сына[1].
Желание А. И. Бродского облечь в 1972 году свои знания о сыне в биографический нарратив понятно – эмиграция, подведя черту под советским периодом жизни Иосифа Бродского, резко «историоризировала» его фигуру – это ощущалось даже в ближайшем к поэту кругу людей, стремившихся зафиксировать следы его пребывания на родине и заснявших для этого на фотопленку в день его отъезда обстановку оставленного им дома, каталогизировавших его библиотеку, собравших и по возможности прокомментировавших (причем, что уникально, не для предполагаемого издания, а – в советских цензурных условиях – для истории) его сочинения. Можно сказать, что музеефикация и мемориализация фигуры и наследия Бродского начались в день его вылета из Ленинграда в Вену.
Сегодня, спустя тридцать лет после смерти Бродского, этот процесс приобрел масштабные формы – от институциональных (музей Иосифа Бродского «Полторы комнаты» в Петербурге и Дом-музей Иосифа Бродского в деревне Норинская) до экспозиционных (например, посвященная Бродскому выставка «Место не хуже любого» в Еврейском музее и центре толерантности в Москве в 2024 году) и многочисленных издательских. Стараниями исследователей (прежде всего, В. П. Полухиной) собран и обнародован обширный пласт мемуаров о Бродском, свои воспоминания о поэте оставили все (за редчайшими исключениями) входившие в близкий (и не очень) круг его общения люди. Издано пусть не полное, но подробно прокомментированное Л. В. Лосевым собрание его поэтических произведений. Можно говорить о том, что исследование творчества Бродского превратилось в своего рода международную историко-филологическую индустрию.
При этом дело, начатое А. И. Бродским еще в 1972 году, до сих пор выглядит незаконченным – полноценной научной биографии Бродского у нас нет[2].
Камнем преткновения на этом пути является, как известно, неоднократно выраженное самим поэтом и зафиксированное в его завещании нежелание видеть такую работу осуществленной. Это нежелание входит, однако, во все более очевидное противоречие с установкой Бродского на отношение к биографическому тексту как к авторскому конструкту, которое он, настаивая на принадлежности к пушкинской традиции, сакрализирующей роль и место Поэта в русском общественно-культурном поле, реализовывал с первых лет своего литературного пути. Реконструкция принципов, в соответствии с которыми Бродский в разные периоды жизни строил свою литературную биографию, имеет самое прямое отношение к изучению и пониманию текстов поэта и не имеет ничего общего с тем исследованием «физического существования моей личности»[3], которое вызывало у Бродского заведомое и законное неприятие.
В 1972 году жизнь и литературная биография Бродского были – помимо его воли – искусственно разделены на две части. Можно, таким образом, говорить, как и в случае Владимира Набокова, о его «русских» («советских») и «американских» годах[4]. Два эти периода сосуществуют автономно друг от друга, будучи сформированы разными социокультурными и политическими условиями.
Дополнительная сложность описания первого из этих периодов – советского – связана с искаженным, глубоко неорганическим характером литературной жизни в Советском Союзе, с теми ее институциональными формами, которые она окончательно приняла в начале 1930-х годов и которые, в целом, сохранялись до конца 1980-х.
Мы имеем в виду, прежде всего, насильственное разделение литературного поля на «официальную» и «неофициальную» части. При этом, если в отношении официальной литературы советского периода продолжают работать устоявшиеся к началу XX века формы привычной литературной практики, характеризующиеся последовательной (и на каждом этапе документируемой) коммуникацией в канале «автор – редактор/издатель – критик», то в случае литературы неофициальной этот коммуникационный ряд не функционирует. У такого рода литературы – во всяком случае, в тот период, когда к ней де-факто принадлежал Иосиф Бродский (с конца 1950-х до 1972 года) – не существует издателя, а следовательно и редактора, и критика, ей не сопутствует архивируемый редакционно-издательский процесс, материалы которого служат обычно базой для последующего традиционного историко-литературного описания.
В советских условиях основными институциями, документировавшими неофициальную художественную практику, являлись органы государственной безопасности (ОГПУ – НКВД – КГБ СССР), а также различные инстанции коммунистической партии. К сожалению, доступ к архивам спецслужб и партийных органов (особенно позднесоветского времени) чрезвычайно ограничен и затруднен (а в части, имеющей самое, пожалуй, существенное для нашей темы значение – материалов оперативного наблюдения КГБ – попросту закрыт). В существующей ситуации острого дефицита документов, относящихся к продуцированию и бытованию неофициальной литературы (и, в частности, к творчеству Бродского), функцию семантической единицы при анализе того или иного ее сюжета выполняют, с нашей точки зрения, не отдельные относящиеся к данному сюжету материалы – обнародованные фрагменты архивной базы разного рода госучреждений, мемуары, эпистолярия современников, газетно-журнальный контекст, как это происходит при анализе культурных явлений с не искаженным насильственным внешним воздействием генезисом, – но вся их доступная на сегодня совокупность. Очень часто только в перекрестном свете разного рода гетерогенных источников начинают обретать исторические объем и смысл те или иные факты и/или тексты, относящиеся к «непечатной» поверхности советской литературы. Историко-биографическая реальность воссоздается здесь буквально как пазл, – в котором, к сожалению, все еще ощущается критическая недостача элементов.
Все это имеет самое прямое отношение к нашей работе, посвященной «советским» годам Бродского. Она сознательно сосредоточена не на последовательном изложении достаточно хорошо известной событийной канвы жизни Бродского в Советском Союзе, но на анализе ее узловых, поворотных сюжетов. На наш взгляд, несмотря на, казалось бы, обширную документальную базу, накопленную к настоящему моменту, все эти сюжеты – замысел побега из СССР на самолете в 1961 году, суд по обвинению в тунеядстве в 1964-м, попытки адаптации к советской литературной реальности в 1965–1968-м, история с выездом из СССР в 1972-м и ряд сопутствующих им – все еще нуждаются в детальной реконструкции и осмыслении.
Именно такое, погруженное в как можно более широкий исторический и социокультурный контексты эпохи, восстановление обстоятельств литературной биографии Бродского советского периода предоставляет возможность оценить всё, пользуясь любимым Ахматовой выражением нашего героя, «величие замысла» его жизненного и литературного проекта 1960-х – начала 1970-х годов, увидеть присущие ему неординарность и радикализм – до сих пор неочевидные для утвердившегося поверхностного взгляда.
При работе над книгой мне посчастливилось
