– Таня, а ты – наша? – неожиданно спросил Степан.

– Как ваша? – не поняла вопроса она.

– Знаешь столько! Понятно все, но никто не пояснял… Дядя Миша…

Таня рассмеялась.

– Недавно в заводском клубе «Металл» я читала лекцию о расколе. Мне задавали много вопросов. Среди них был такой: «А ты, дочка, не духовного звания?» Я сказала, что папу моего вы все знаете, а мама была монашкой…

– И ты… в самом деле? – растерявшись спросил Степан.

– Степа-Степан, даже те́, в клубе поняли, что я пошутила.

– Кошка мышку придушила, а собаке сказала, мол, пошутила…

– Не веришь? Разубеждать не стану. Не нужно плохо думать о моей маме. Она у меня была прекрасной женщиной из семьи морского офицера.

Степан вспыхнул, опустил голову и проговорил:

– Ну, говори. Говори дальше!

– Я тебе хотела сказать, что история сохранила имена наиболее известных в то время мучеников за старую веру. Иван Неронов, Стефан Вонифатьев, Никита Пустосвят, Даниил, протопоп Аввакум Петров и сотни других были или казнены, или сожжены заживо.

Коломенского тоже сожгли, старца Иону из Казани рассекли на пять частей. Боярыню Морозову Федосью Прокопьевну с сестрами Евдокией и Марией сгноили в яме. А ведь она была лучшей подругой царицы…

Староверы были поставлены в такие условия, что не имели своего священства, иногда залучали в свои ряды священников от никонианской церкви. Они-то и образовали особый толк в расколе – «поповщину». Другие же решили, что по нужде можно обойтись без священника, предоставив исполнение треб и служб грамотным мирянам, вот как твой дядя Михаил. Такие миряне назывались «беспоповцами». Беспоповцы разделились с годами на много толков и сект. Некоторые из них имеют крайне изуверский характер. Беспоповские толки, в противовес поповским, весьма консервативные, отсталые в своем мировоззрении, и кроме буквы писания не желают ничего замечать, не отдают детей в школы. Вот представь себе: в мире строятся бронированные корабли, подводные лодки, косотурский завод отливает стальные пушки, в России построено сорок одна тысяча двести верст железных дорог, развивается искусство, наука, в том числе математика, астрономия, физика, химия, минералогия, зоология – всех не перечесть. Есть такие из старообрядцев, которые уверены, что причиной утраты староверами правой веры является мирская жизнь. От неё никуда не денешься. Дядя Миша против, а твой отец якшается, правда через тебя и брата Лаврентия, с табашниками и бритоусыми – продает уголь. Придет время, и ты с братом поступишь на завод! Поповцы давно это поняли. Среди них есть такие, которые ворочают крупным капиталом. Владелец Каслинского и Кыштымского заводов, некто Расторгуев, из старообрядцев, а Бугров, Белов, Рахмановы… Говорят, что в Москве сто тридцать восемь купеческих семей из старообрядцев. Вот и подумай, как прожить семейным без «печати антихристовой» – без денег? Но цепко ещё держатся староверы за свое, хотя многие потихоньку поворачивают вспять – пьют чай, вино, табак курят, сквернословят и грешат безмерно…

Степан залился краской, подумав о дяде Мише, отвел глаза на стену, а когда глянул в сторону Тани, их взгляды встретились. Девушка внезапно потеряла нить повествования и, желая подавить набежавшее на нее смущение, захотела встать с места. Подвинув ногу под столом, она почувствовала прикосновение ноги Степана. Будто электрический ток пронзил обоих и привел в оцепенение. Они замерли в длительном молчании, боясь разорвать невидимую цепь. Она перебирала кисточку косы, он подавлял в себе искушение прижаться к ней, нежно обнять. Словно прочитав его мысли, Таня порывисто встала и не взяла, а сгребла со стола вазу из-под яблок, стремительно вышла из столовой.

В дверях она появилась неожиданно, неся в руке лампу со стеклом. И своевременно: за окном наступал вечер, комната медленно погружалась в сумерки. Таня привстала одной ногой на стул, потянулась к абажуру, сняла его и укрепила лампу, водворив абажур на место. Из кармана платья достала спички, и вдруг качнулись тени на стене в такт качающейся лампе. Девушка подошла к окну, вглядываясь в уходящий сумеречный свет, задернула штору, сказала:

– На Уреньге-горе ещё снег, а внизу и на улице весь сбежал к пруду. Весна! Чудная пора! – радуясь, говорила она. – Весна всегда вызывает ожидание чего-то нового, лета, тепла…

А как ты относишься к весне, Степа?

– Посевная на носу, – ответил с охотой он. – Ла́дно как-то! Как после Паски укатим на заимку, и на все лето – раздолье! Зимой худо: то в лесу, то в кузнице… На покосе – деньки горячи!

– Семья ваша дружная, на работу горячая. Вот бы на сенокосе побывать.

– А чё? Приехала бы… Дружная? – вдруг усомнился Степан. – Со стороны, вроде, так. Отец все свалил на меня с Лаврухой. Не ево спина болит! И пахать, и сеять, жать и косить! Не по нраву как – орать примется. Или молчком по зубам двинет. Как-то один раз – не поверишь? – Лавруха лба не перекрестил перед первой бороздой, дак тятька ево, перепоясал чересседельником – ужо́м взвилси, – вспоминал Степан, положив руки на стол.

– Да! Темнота и необразованность, грубость и дикость кругом. Мне часто приходится бывать дома у своих учеников, – рассказывала теперь Таня, – сплошь и рядом семьи, похожие на вашу. Хорошие и ладные семьи, кажется, всем взяли: и трудолюбивые, и за себя постоять могут, но одержимые до фанатизма. Буква священного писания и древнего благочестия, замечу я, вколачиваются детям с малолетства в большей степени, чем таблицу умножения. Угрожают страшной карой, учат кулаком и розгой. Говоришь родителям, пора жить по-новому, бросить предрассудки! Но куда там! Так уж видно повелось в их жизни, что все старое, пусть самое плохое, они берегут и пестуют. Новое же встречают с оглядкой и недоверием. Новое явление, как только что сшитая новая рубашка: тут давит, там трёт. А обносится – хороша! Но рубашка, сшитая патриархом Никоном, наверное долго ещё не разносится28.

– Упоминать Никона – у нас грех. Ругать можно, плюнув три раза, – пояснил Степан.

– Сегодняшний разговор, если бы его послушал твой родитель или его брат – наставник-отец Михаил, стал бы нам с тобой дорого… с точки зрения истории я попыталась оправдать приверженцев старой веры – а значит, приняла сторону патриарха Адриана, протопопа Аввакума, боярыни Морозовой, и тем самым встала на путь отрицания казенных бумаг с печатью, погон, кокард, полиции, армии, всякой власти и самого царя. Вот до чего мы с тобой договорились! Но наша тропа иная. Надеюсь, ты не