потому что это бред. Обманул меня и немецкий продюсер господин Эберхард Юнкерсдорф – кстати, фигура очень известная в кинобизнесе. Получив права проката на все германоязычные страны, он по сей день не занимается готовой лентой, так же как и Максим Мордухаев». «Немцы присоединились где-то ближе к концу, там удалось получить грант на постпродакшен, – вспоминает эту историю Сельянов. – Юнкерсдорф – он был сенатор, крупный продюсер, величина. Я с ним познакомился потом, сказал ему: “Балабанов”. – “Да-да-да”. У него была [своя задача] – получил деньги в фонде… Он тоже судьбой картины не был увлечен, это не его проект, к созданию фильма он не имел никакого отношения. Просто заработал каких-то денег на производстве».
По воспоминаниям художника по костюмам Надежды Васильевой, для которой «Замок» стал первой совместной работой с Балабановым и началом их общей жизни, на самом деле немцы выполнили все свои обязательства перед группой, кроме одного: «Они оказались нормальными, только Леше не заплатили денег. Он и договор потерял. Приехал в Москву с папкой, в которой лежали эти договоры, и, по-моему, пошел к [Сергею] Ливневу в гости. А его не было дома, и Леша сел на ступеньку, а чтобы не замерзнуть, положил папку под попу. Потом, когда Ливнев пришел, он встал, пошел. Так, в общем, эта папка и пропала». Дело, впрочем, кажется, было не в потерянном договоре.
История с «Замком» стала для Балабанова еще одним поводом разочароваться в Западе; чуть позже, несмотря на фестивальный успех «Брата», он не получил субсидирования в конкурсе проектов роттердамского рынка «Синемарт». Андрей Плахов в книге «Режиссеры настоящего» цитирует его интервью голландской газете: «Бюрократия – это боль в заднице. Они не понимают, что мы любим работать быстро. Я делаю по фильму в год. Я русский кинематографист и снимаю русские фильмы для русской публики. Малобюджетные киноленты способны теперь вернуть затраченные на них деньги в России, и западные субсидии нам больше не нужны». «В Роттердаме я каждый год был со всеми фильмами, я там свой человек, – говорил Балабанов в 2009-м, – раньше я много ездил, а потом перестал. Они сидят свои проблемы обсуждают, скучно. Денег не давали. Потом в Европейскую киноакадемию взяли членом. Это политический момент – вот, русского мы взяли. А я наивный человек был, думал, что хотят – на самом деле. До сих пор мне присылают кучу [дисков с фильмами-претендентами] на Европейскую премию. И я однажды был в номинации, в Лондон ездил с “Уродами”».
Другие трудности
Помимо чисто производственных трудностей, неизбежных для русского режиссера, который после десятилетий железного занавеса пытается встроиться в европейский кинобизнес, на «Замке» Балабанов переживал и другие неудачи.
Главной, в которой он винил только себя, был выбор актера на роль Землемера. «Я тогда последний раз в жизни пробы устраивал, вызывал артистов, все-таки буржуйские деньги, – вспоминал он. – Взял этого придурка Колю Стоцкого, который и не артист совсем. Я ошибся с главным героем сильно. Жалею, что Мишу Ефремова не взял тогда, он приезжал ко мне. Миша бы сыграл интересно, мне кажется».
Сельянов вспоминает, что он категорически не рекомендовал утверждать Стоцкого и предлагал Сергея Маковецкого, который дебютирует у Балабанова только через несколько лет, в «Трофиме». «Я предлагал, по-моему, Маковецкого, но главное, я говорил, что Стоцкий не годится, – вспоминал Сельянов в 2009 году. – Выбор был за Лешей. Почему он повелся? Воодушевился какой-то пробой, которая попала в его настроение и попала неправильно. Леша до сих пор повторяет: “Говорил же ты мне тогда, этот Стоцкий, е-мое”. Но фильм сделан, по моему мнению, исключительно на высоком уровне. Просто тогда строже все было – критерии были выше, чем сегодня. Гамбургский счет еще применялся».
В 2009 году Балабанов был уверен, что ошибся и с концовкой: «Там должен был быть другой конец. Должен был мальчик сказать: “Папа, пошли домой”. Я долго думал, но решил сделать по-другому и оказался неправ».
Кроме Стоцкого в картине сыграл все тот же Виктор Сухоруков – он перевоплощается из подобострастного помощника Землемера в надменного функционера из Замка. Кламмом стал первый продюсер Балабанова – режиссер Алексей Герман. «Он согласился сразу, – вспоминал Балабанов. – Согласится любой. Люди-то все любят в кино сниматься на самом деле, но про это не говорят».
В «Замке» же у Балабанова впервые снялась Светлана Письмиченко – в роли Фриды (озвучивала ее Анжелика Неволина); потом она сыграет Свету в «Брате» и десять лет спустя – медсестру в «Морфии». «Меня вызвали из актерского отдела и сказали, что будет интересно: молодой режиссер снимает фильм по Кафке, – вспоминала Письмиченко. – Я пришла, мы поговорили о чем-то. По-моему, даже без проб меня утвердили. Был интересный процесс работы: Леша снимал очень мобильно, быстро – у меня до этого не было такого опыта работы с серьезным режиссером. Меня поразило, что на репетиции мы не делали подробного разбора. Это уже потом, в “Брате”, я поняла, что он видит артиста, сразу его считывает и абсолютно ему доверяет. Говорит: “Ну ты же знаешь, как надо”. Это абсолютное доверие дает артисту очень правильные силы для создания своих персонажей».
Сельянов, еще не ставший продюсером, свое участие в «Замке» определяет как «товарищеское» и значится в титрах «Замка» соавтором сценария. «Я там придумал полтора эпизода, один, на мой взгляд, неплохой, – говорил Сельянов, – показывание каких-то табличек. И еще половину какого-то эпизода я придумал, но сценарий, безусловно, балабановский». «Он мне хорошую вещь подсказал, – объяснял Балабанов. – Роман же незаконченный, как обычно у Кафки. Сельянов говорит: “Ты знаешь, тут не хватает одного колена”. Надо просто взять и дописать еще треть. Так что я за Кафку дописал роман. Это единственное достижение фильма, единственное, что там есть интересного. Превращения, перевертыши – этого всего у Кафки нет, это я придумал, а Сельянов мне подсказал».
Помимо дополненного Кафки, отечественная критика пыталась разглядеть в маленьких человечках из балабановского «Замка» отсылки к Босху, но сам режиссер только пожимал плечами: «Я не большой специалист по Босху; это, скорее, кафкианский мир: я же был в Праге, видел, где он это писал. Какой бюргерский мир? Там комната вот такой величины, замкнутое пространство, – как в коробке сидишь. Это на улице Алхимиков, там такие комнатки, где его сестра жила. Он к ней приходил и писал. Я понял, откуда у него клаустрофобия такая в произведениях». В одном из интервью Надежда Васильева называет другого очевидно повлиявшего на них художника: «Я… “Нику” за “Замок” получила потому, что существовал Брейгель».
В числе собственных изобретений Балабанова, всегда начинавшего фильм
