с составления саундтрека, – музыкальные машинки, валики, которых не было в романе; музыку написал Сергей Курехин, и ее точно не назовешь неудачной. «Он очень любил Курехина, считал его гениальным, – вспоминает Васильева. – Я помню, как Сергей приехал к нам, отсмотрел весь материал, и Леша ему рассказал, что нужно в каком эпизоде по музыке. Он говорит: “Пиши что хочешь, но по эмоции – вот это, вот это и вот это”. Курехин ушел, а потом все замечательно написал».
В добавление к прочим неприятностям, первую цветную картину режиссера, который еще не чувствовал уверенности в работе с цветом (и говорил потом, что с «цветом в “Замке” не получилось»), отказался снимать Сергей Астахов, уже начавший выбирать натуру. «Мы закончили “Счастливые дни”. Я загорелся сценарием “Замка”, – говорил Астахов. – У меня до сих пор сохранены видеозаписи, как мы выбирали натуру в Выборге. Парк Монрепо, некоторые здания, улочки – где они, в общем-то, и снимали потом. У меня было желание делать световые эффекты – это было тяжело. Там же электричества не было – только свечи, факелы, масляные лампы. Был девяносто какой-то год, мы с Лешей были абсолютно нищими. Я помню, он переезжал в новую квартиру на Лиговке, кажется. У нас не было ничего, никаких грузчиков. Я один тащил холодильник на четвертый, кажется, этаж. Я был достаточно крепким парнем, он пытался мне как-то помогать, но лестница была узкая, я холодильник взвалил на спину, он только придерживал, чтобы это все не грохнулось. Вот в каком мы были положении. Ради заработка я снимал свадьбы новым русским. На производство не было денег. У меня было желание это делать, но потом, когда я понял, что не смогу [сделать хорошо], я, что называется, “вильнул”. Я жил тогда в коммунальной квартире. Там телефон такой, черный, фибровый, висел, и мы с Лешей полтора часа по нему говорили. Я обычно не говорю долго, но тут у меня было красное ухо и горячий телефон. Я в прямом смысле уговаривал его не снимать эту картину, мотивируя тем, что все-таки в этом произведении стоит подпись Кафки. Одно дело снимать оригинальный сценарий… А когда ты делаешь произведение по какому-то классическому источнику, здесь на первый план выступает психология восприятия. Я зарабатывал какие-то деньги, Леша не очень. Я ему говорил: “Леша, давай я буду платить тебе зарплату, но мы не будем снимать”. Короче, он сказал, что хочет и будет снимать в любом случае. Жалел потом: “Вот если бы ты снимал, картина была бы другая “. Но я остаюсь при своем мнении. Леша декларировал, что он не зависит от денег, что ему все равно. Но, к сожалению, для кино это не так. Сам он мог питаться картофельными очистками. Но кино – такое дело: не все можно победить просто энтузиазмом, талантом, желанием. Чтобы выполнить какие-то вещи, нужны также и деньги. Я думаю, в нем тогда играло желание просто работать, визуализировать свои мысли. В моих словах нет ни тени какого-то обвинения. Учиться нужно все-таки на своих ошибках. Нужно мордой обо что-то побиться. Где бы Балабанов этот опыт получил? Он пришел к работам серьезным, к тем же “Уродам”, к тем же “Братьям”, более тонко чувствующим человеком – ободрал кожу на “Замке”, стал понимать лучше. А так бы, может, и жил, думая, что может все».
Операторов у картины в результате было двое – Сергей Юриздицкий, работавший с Сокуровым, и дебютант Андрей Жигалов, впоследствии снимавший фильмы Рогожкина («Замок» принес им операторскую премию имени Андрея Москвина).
Какое-то время после инцидента с «Замком» Балабанов был обижен на Астахова, но помирились они довольно быстро: «Он имел право обидеться: формально я его бросил. Не помню как, но он подошел ко мне потом. Видно, “Брата” затеял. Не было такого, чтобы мы начинали выпивать, мириться. Тем более у нас хорошая смычка была – Сельянов. Главное, я считаю, что я привел ему на картину Надю Васильеву, я ее уговорил дальше с ним работать. Это самое важное, что он извлек полезного из “Замка”. Она потрясающая художница».
Второй брак
Надежда Васильева пришла на «Ленфильм» после Мухинского училища в начале 1980-х годов и работала ассистентом декоратора, пока не поняла, что «ненавидит пьяных мужиков, плотников»: «Я все время заглядывала в коридор, где были большие зеркала, и понимала, что вот этот человек не так одет и вот этот человек не так одет. Мечтала расквитаться с деревяшками. А потом пришла к Нелли Лев на “Шерлока Холмса”. Она была чудесная художница, единственная у нас на студии, которая ласково относилась к людям, ничего не умевшим. Она меня многому научила. После этого я попала на картину, от которой все художники отказались, – про “Метрострой”. Просто мне повезло».
Астахов, который дружил с Васильевой, пригласил ее на премьеру «Счастливых дней»: «Он мне сказал: “Ты знаешь, я работал с режиссером таким, головастиком. У него мозги такие же, как у тебя. (Ну, то есть – два придурка.) Тебе надо с твоей головой работать с ним”, и я говорю: “О’кей. Хорошо, я с удовольствием”. Помню, они выходили на сцену [перед показом], но как выглядел режиссер, я не запомнила, а потом, когда смотрела кино, поняла, что хочу за него замуж. Мне совершенно в голову не пришло, что он может быть женатый или еще что-то. После сеанса я пошла на него посмотреть – они ходили вдвоем с Астаховым по Дому кино. Я увидела Лешу вблизи и, в общем, поняла, что мои мысли были правильные. А дальше я уже его увидела на “Ленфильме”, когда он стоял со своим директором, и меня в коридоре стали знакомить с ним. Ему уже Астахов рассказал, что надо брать Надю. И потом мы поднялись в библиотеку, сели, к нам подошел Сережка и сказал: “О! Вы уже познакомились! Я опоздал”. Вот. И, в общем, он мне понравился. А он сказал, что я ему понравилась только одним – что я пришла в юбке, а не в брюках, как все девушки. Когда я встретила Алешу, его первая фраза была: ты, мол, с козлами всю жизнь общалась, и поэтому не знаешь, что такое настоящий человек; а я живу по принципу: “Обещал – стой ровно”. По-моему, на второй день он сказал или в первый же, что “я женюсь”, и, в общем, у каждого режиссера должно быть две жены: “Одна у меня уже была, сейчас будет вторая”. Подарил мне зубную щетку. Вообще, он мне
