Said the Ticktockman», 1965), повести «Парень и его пес» («A Boy and His Dog», 1969) и ряде других – герои бросают вызов системе, вызов обществу, всему лицемерному, ханжескому, прогнившему на корню истеблишменту. Бродяги, маргиналы, деятельные неудачники, они вносят хаос, раскачивают лодку, нарушают устоявшийся порядок вещей. Все это сдобрено щепоткой богоборчества и старым добрым ультранасилием: например, в рассказе «У меня нет рта, а я хочу кричать» («I Have No Mouth, and I Must Scream», 1967) суперкомпьютер раз за разом оживляет персонажей только затем, чтобы обдать их презрением и снова умертвить новым, максимально болезненным способом. Панк задолго до киберпанка: рассказ определенно не для четырнадцатилетних подростков и их мамаш, ревниво блюдущих «облико морале» своих несовершеннолетних отпрысков.
Одновременно Эллисон начал экспериментировать с формой. Псевдографика и имитация компьютерного кода в «У меня нет рта», циклическая структура рассказа «Зверь, что кричал о любви в самом сердце мира», смешение стилей в «Птице смерти», где фрагменты псевдорелигиозного текста чередуются со стилизацией под школьные тесты, «отметьте галочкой правильный ответ», – все это, ясное дело, шокировало простодушного массового читателя шестидесятых – семидесятых. «Сегодня человек, отвергающий все экспериментальное только потому, что оно, мол, экспериментальное, уже достоин не обвинения в тупости, а простой жалости. Вроде тугоухого, колченогого или невосприимчивого к цвету – короче, слегка дефектного»[26], – не без самодовольства писал Эллисон в эссе «Волны в Рио» («The Waves in Rio») в 1969 году.
Вершиной этого этапа его карьеры стало составление антологии «Опасные видения» («Dangerous visions», 1967), на страницах которой Эллисон собрал нонконформистские, резкие, не вписывающиеся в привычные рамки рассказы классиков и современников. Что характерно, участие в рискованном эксперименте приняли не только единомышленники и сверстники Харлана (Норман Спинрад, Дж. Г. Баллард, Роджер Желязны, Сэмюел Дилэни, Филип Дик, Джон Браннер), но и почтенные корифеи с безупречной репутацией в консервативном американском фэндоме: Пол Андерсон, Роберт Блох, Фриц Лейбер, Лестер дель Рей и другие. Более того, комплиментарное предисловие к сборнику написал Айзек Азимов, которого представить в рядах Новой волны так же трудно, как открытую конькобежную трассу посреди Сахары. Во вступительном слове к переизданию 2002 года Майкл Муркок справедливо заметил, что составитель антологии произвел в головах любителей фантастики настоящий переворот: «Он изменил наш мир навсегда. И какая ирония: обычно подобные перемены настолько существенны… что никто уже не помнит, каким был мир до улучшения. Вот подлинная мера успеха Эллисона».
«Опасные видения» продавались неважно, влетели издателям и составителю в копеечку, зато вызвали громкий резонанс и получили продолжение: в 1972 году в свет вышла антология «Новые опасные видения» («Again, Dangerous Visions», 1972), удостоенная «Хьюго» и «Локуса».
И все же, несмотря на растущую гору жанровых наград, одежки писателя-фантаста трещали на Харлане Эллисоне по швам. Не потому, что эти рамки сковывали фантазию, – а потому, что успех среди маргиналов внутри фэндома с трудом удовлетворял его амбиции. Ему хотелось большего, того, что могли дать большие тиражи, – но автору с таким бэкграундом, с репутацией бунтаря, нонконформиста и ниспровергателя авторитетов погружаться с головой в массовую литературу было бы как-то неловко. Однако Эллисон недолго ломал голову над этой дилеммой – в поп-культуру он зашел с черного хода: через Голливуд.
Не в ту дверь
Харлан Эллисон приехал в Лос-Анджелес в 1962 году, по его собственным воспоминаниям – с десятью центами в кармане, на машине, которая разваливалась на ходу. И следующие четыре десятилетия с переменным успехом изображал преуспевающего голливудского сценариста, который вот-вот выдаст шедевр, потрясающий основы и заставляющий плакать от зависти Копполу и Феллини. В эссе «Лицом вниз в бассейне Глории Свенсон» Харлан вспоминал: «Мой нью-йоркский агент Боб Миллс сказал мне в шестьдесят первом: “Тебе надо ехать в Калифорнию. Ты не сможешь жить так, как ты хочешь, писать то, что тебе хотелось бы писать, если ты не вломишься в мир кино и не заработаешь серьезных денег, чтобы потом свободно писать свои книги”… За шестнадцать лет я написал девятнадцать книг, сценарии дюжины фильмов и больше телепрограмм, чем мне хочется думать даже сейчас, когда я уже отказался от работы в этом ТВ-мусорнике. Все, что создало мою репутацию…»[27]
С репутацией, однако, не все складывалось так однозначно. С 1965 по 1987 год Эллисон был четырежды удостоен премии Гильдии писателей Америки, фактически – главной награды американского сценарного цеха. Но не стоит пытаться вспомнить фильмы, снятые по его скриптам, – если кто-то и знает сегодня об их существовании, то разве что профессиональные киноведы с дипломом. В фильмографии Харлана нет ничего сопоставимого по резонансу со «Звездными войнами», «Планетой обезьян», «Космической одиссеей» или «Чужими». Чуть больше ему повезло с сериалами, он поучаствовал в создании «Звездного пути» и «Сумеречной зоны» – хотя и здесь не обошлось без неизбежных разногласий с шоураннерами. Но, положа руку на сердце, главным – и единственным бесспорным – вкладом Эллисона в копилку мировой визуальной культуры остается участие в проекте М. Дж. Стражински «Вавилон-5» в качестве консультанта и сценариста нескольких эпизодов. Более чем скромный успех для автора с космическими амбициями.
В том, что его кинокарьера забуксовала, виноваты, разумеется, «бездарные, продажные и развращенные» продюсеры и режиссеры – ну, по крайней мере, если верить самому Эллисону. И писатель не стеснялся сводить с ними счеты: он опубликовал авторскую версию сценария одного из эпизодов «Звездного пути» в сопровождении язвительного эссе; подал судебный иск против Джеймса Кэмерона, якобы использовавшего в работе над «Терминатором» сценарий Эллисона по мотивам рассказа «Солдат»; добился, чтобы в титрах ряда картин появился псевдоним, созвучный самому распространенному английскому ругательству.
Рождению киношедевров это не способствовало, зато в 2014-м Харлан появился в одном из эпизодов «Симпсонов» в роли самого себя, сварливого старого сутяги, – тоже своего рода форма признания, пусть не самая лестная, но вполне заслуженная.
Великий диктатор
И все же, несмотря на взрывной темперамент и, будем честны, отвратительный характер писателя, его творчество высоко ценили представители самых разных профессиональных сообществ: телесценаристы и авторы хоррора, беллетристы, работающие в криминальном жанре, и создатели аудиоспектаклей. Так почему же в XXI веке костры амбиций Харлана Эллисона перегорели, а его известность, пусть и в узком кругу, сошла на нет?
Ответ, конечно, спорный, но рискну предположить, что бомба замедленного действия заложена на самом глубоком, структурном уровне его прозы. Харлан Эллисон ратует за творческую свободу, но в своих рассказах он дидактичен и авторитарен – и это, пожалуй, главное его противоречие. Как автор мейнстрима, «основного литературного потока», он экспрессивно, образно и поэтично аргументирует свою
