Мало кто из нас, друзей моей молодости, достиг, никто не прорвался к большому успеху, к славе, вот и Вови Иванова я не нахожу по «Яндексу», но мы были молоды, энергичны, по-своему талантливы, и многие из нас, особенно те, кто беззлобно грешил, заслуживали прощения и, по моему мнению, не заслужили забвения.

Валек Довгарь

Из всех, кто проходил свидетелями по моему делу, включая Пла-чендовского, кента-подельника, в этой книге чаще всех упоминается Валька Довгарь. Наверное, мы были близки. По жизни мне так не казалось — никогда близко не дружили, ни я ему, ни он мне не был лучшим другом, но сталкивались, пересекались часто. В Симферополе он вообще входил в другую дружественную компанию.

Окраинными зубчиками наши компании цепляли друг друга. Валька все наши знали, он считался моим другом, и он всех, но из его компании в этой книге только Нурик был один раз упомянут. А ведь там у них был чемпион страны по боксу среди юношей Толя Никитин, с которым у меня были определенно хорошие отношения, Мельников Игорь, чемпион по числу мелких ежедневных неудач, болячек и числу венерических заболеваний, грек Попозуло, бренчавший на гитаре приторможенной рукой, да много еще кого. Обо всех не напишешь.

Валек жил в одном дворе с Юрой Гориным, и жилье его достойно описания.

Две центральные и параллельные улицы, борющиеся за звание проспектов: улица Карла Маркса и Горького. Улица Горького, когда мы с мамой на нее переселились, была еще Советской, а до того и до революции — Дворянской. Одна из самых красивых улиц этого, в общем скучноватого, городка. Деревья, каштаны в четыре ряда летом создают живой шатер, нежно шумящий в дождь. Улица пешеходная, не проезжая.

А Карла Маркса, наоборот, очень даже проезжая, с троллейбусными рельсами над головой, застроена двух — четырехэтажными домами городской псевдоархитектуры времен начального этапа эпохи зрелого застоя. А за внешними стенами каменных построек татарского типа дворы, застроенные одноэтажными домиками и сараями. Все в кустах, цветах и фруктовых деревьях. Голая, немощеная земля, трава, иногда неудобный для ходьбы, а особенно для велосипедов, выпирающий булыжник. В отдельных местах заплатки асфальта. В середине дворов островки дополнительных строений, где спиной к спине налеплены три-четыре жилища-пещеры. Мазанки. Пристройки, веранды. Заборчики с полисадничками. Крохотные оконца. Занавески. Туалеты на два общих очка в вонючем углу двора.

Один из таких дворов был на самом деле проходным, между обеими улицами-проспектами. Пацаны, которые там жили, об этом знали, в это играли, пользовались этим, когда удирали, а новый человек едва ли быстро бы нашел. Лабиринт. Трехэтажный дом членов обкома и музыкантов при нем, и в нем высокий арочный проем для проезда грузовиков.

Внутри этого проема, приблизительно на середине, — дверь. Не так часто бывает, чтобы в подворотне — дверь. Не прямо на поверхности стены будто нарисованная, а в углублении, в нише. С каменными тремя ступенями, заметно протоптанными в центре. За этой дверью квартира. С дверью наружу, но без окон. Точнее, не квартира, а одна комната… Точнее, ванная комната. С туалетом. В этой квартире со всеми удобствами — ванной комнате и жил Валек. То есть не он, а его мама жила со своими двумя сыновьями: Вальком и его старшим братом.

Никаких шкафов в комнате не было, как и места для них. Поэтому кое-какие, все какие ни есть шмоточные вещи этой семьи были упакованы в два-три чемодана, которые располагались на дне ванны. А над чемоданами они соорудили дощатый топчан строго по размеру ванны. Ванна поэтому получилась многослойная, как несъедобный сэндвич. Тряпочки, чемоданный фибр, досочки топчана, а сверху еще и сама Валькова мама.

На этом топчане, еще и на тюфячке, как принцесса заморская, спала мама Валька — угрюмая женщина. Она работала кем-то на железной дороге и оттуда приволокла в дом довольно приличного вида верхнюю полку отжившего свое мягкого вагона. Братовья приторочили эту полку к стене над ванной. Днем полка была как ей по жизни положено, как и привыкла в вагоне в прислоненном состоянии, а на ночь ее опускали, и на нее залазил спать старший брат Валька по кличке Здоровячок. Такая вот неуклюжая кличка для действительно крепкого, аж сутулого от обилия мышц, корявого парня, как бы теперь сказали — качка.

В этой ванной — семиметровой квартире, в самом дальнем ее углу красовался вполне действующий унитаз. И когда кому-нибудь приспичивало воспользоваться этим бешеным комфортом, то все другие должны были, во-первых, выйти, а во-вторых, немного погулять. Так что дворовые соседи всегда знали, если двое из Довгарей гуляют, около квартиры топчутся, третий — тужится.

Унитаз прятался, но выступал из-за ванны, а у стены, противоположной ванне, был еще стол. Стол не стол — так, самоделка. Длиной два метра, а шириной в простую скамейку. Стульев не было. Сидя на ванном топчане перед столом, ребята днем делали уроки, а ночью на этом столе Валек спал.

Валек как раз был высоким (метр восемьдесят пять), стройным парнем. Летом ровный загар на атлетическом теле, зимой — гимнастика. При таком росте он не только креста на кольцах, но даже сальто путного не мог слепить. До второго разряда еле дотянул. Но смотрелся замечательно. Какие ласточки на вольных, спичаки и бланши. Прямые, длинные, как у манекенщицы, ноги, высокий лоб, интеллигентные очки.

Учился он в параллельном классе. Был лучшим другом Юры Е., тоже гимнаста, не такого красивого, но более успешного, какое-то время и моего лучшего друга и главного свидетеля по делу.

Валек хорошо, хотя и без медали, закончил школу, поступил в медицинский, лучший тогда институт нашего города. Выучился на редкого тогда сексопатолога, но поскольку самого секса, как было через пару десятков лет ответственно заявлено с экрана ТВ, в те времена еще в советской стране не было, то переквалифицировался в нарколога. Водки как раз было много. Хоть залейся. Иные и заливались.

Довгарь несколько раз женился, и каждый раз удачно. Он оставлял женам