Сам Валек играл на гитаре, множество песен знал и пел, без особого мастерства и слуха, зато с удовольствием. Даже сам сочинять музыку начал, в стиле брям-брям, но на чужие стихи. Не считая ванной квартиры, в подворотном прошлом имел массу преимуществ, был удачлив в любви и друзьях.

В организованной мной партии (тут точка! И торжественная тишина!) был одним из самых постоянных и, безусловно, самым молчаливым членом. Часами с общим другом Юрой мы прогуливались втроем по именитым улицам, спорили, строили планы светлого будущего для себя, а за одно и всего остального отсталого человечества, а Валек терпеливо ходил рядом и не вставлял ни одного слова. Ни одного. Даже на прямые вопросы уклонялся отвечать.

Проиллюстрирую степень его молчаливости. Как-то мы с Юрой Е. (и Вальком) шесть часов провели вместе. Пляж гнусного искусственного влагохранилища, где купались и подозрительно часто тонули мои земляки, улицы, переулки, площади и площадки, закоулки, скамеечки… Мы обсмеивали все подряд, перешучивались, бродили, меняли темы, тратили время.

Валек преданно молчал. Уже более пяти часов подряд. Ни одной ремарки.

И тут Юра сказал, что у него появился блат в Польше, и он может достать кое-что из подарочных кондиций. Что бы я посоветовал для его подружки и мамы… Я начал придумывать тогдашние дефициты и в какой-то момент сказал:

— Если ты достанешь (не помню что) для своей девушки Нонны, то она поцелует тебя в жопу.

И тут Валек впервые за весь длинный день и вечер вставил свое застоявшееся слово:

— Вот на это я хотел бы посмотреть.

Написал это, подумал-подумал и решил покаяться. Все это правда было, случилось, но в Москве, много позже и совсем с другими персонажами. Без влагохранилища и Нонны. Почему я это вставил сюда? На Валька тех времен похоже, а реального примера я не вспомнил.

На следствии Довгарь вел себя достойно. Упирался, что не знает ничего, если что и слышал — не запомнил, не понял, не вник, не заинтересовался.

Ему (и Коле Стернику) первому (или второму) еще с дороги я написал письмо.

В Москве у него были две квартиры в одном парадном, с двумя кухнями и с двумя ванными.

Он производил впечатление полностью удовлетворенного жизнью человека.

Ни на кого не полагаясь, только сам, вперед и выше.

Что-то в нем было исключительно надежное, спокойное до отрешенности.

Он как будто бы знал некую истину, чем вовсе не гордился.

Если бы кто-нибудь предложил мне расположить всех моих друзей по степени непредрасположенности к суициду, я поставил бы Валька на одно из самых-самых последних мест.

Он вскрыл себе вены, лежа в теплой ванне. По рецепту древних.

Мистическая глава

Однако эта главка была вовсе не историей о ванных в жизни дорогого моего друга Валька Довгаря, а зачином для совсем иной темы.

Как-то моя сестра Светлана достала неведомо где социологическую анкету. Тест.

Кому теперь объяснишь, что по тем временам дело не только невиданное, но едва ли не опасное. Предосудительное. В те времена не только секса не было (как тогда население пополнялось?), но и больших и маленьких преступлений не было, хотя тюрьмы и не пустовали, катастроф не было, а если и встречались, то за рубежом, а если все же и у нас, то жертв и разрушений нет. Мой аспирант Юра Ш., родом из Средней Азии, комментировал это так:

— Несколько деревень полностью уходят под землю — жертв и разрушений нет.

Не было евреев при перечислении национального состава страны, сейчас самих евреев стало куда меньше, зато говорят о них значительно больше — соскучились. Не было многих наук. Долгое время практически не было математической логики, чем бы я без нее занимался? Математическая логика — это же ветвь, современный этап формальной логики. Той, что была создана Аристотелем. Нам (им там, в Кремле) такая логика была уже не нужна. Мы (они) были вооружены мыльным пузырем диалектической логики, нашим секретным оружием, о котором во всем остальном мире никто ничего и знать не знал. И до сих пор не знает.

Не только в школе, но и в вузах не было никакого экономического ликбеза. Негде было узнать о кредитах, например, и бартере, сама эта терминология была едва ли не под запретом. Вместо всего этого, нужного, порой необходимого, до сих пор ощущаю свою девственную невинность вплоть до неграмотности в этих областях, во всех вузах для всех в обязательном порядке преподавали ахинею марксистской политэкономии.

Эта теоретическая и вообще не экономическая, а идеологическая псевдонаучная концепция не только совершенно бесполезна для реальной жизни, но никогда не была теоретически верна, давно опровергнута. Она создавала ложное представление об устройстве человеческого мира у тех, кто ею занимался. Пудра для мозгов.

Хочу быть правильно понятым. Я не такой уж враг марксистской политэкономии. Весьма хитроумно придуманная мозгоделка. Без всяких натяжек — гениальная игра гениального ума. Вопрос в степени ее практической приемлемости. Она полезна, как игра на тромбоне в розарии. Ведь предположил какой-то великий ученый муж, что игра на трубе перед цветами может дать положительный научный результат.

Я даже думаю, что марксистскую политэкономию следует преподавать в вузах.

Но не для всех, не всем, а только экономистам-теоретикам, по выбору души, а не в приказном порядке и, главное, в сравнении с полит-экономическими идеями Смита, Рикардо, Милля и современных экономистов.

Не как догму, а как тренировку экономического ума.

А так, как было, уж больно научно получалось. В магазинах — шаром покати, один только дефицит вне дефицита да мятые пачки городского маргарина, что и подтверждало выводы марксизма о преимуществах социалистического способа ведения хозяйства.

То же об истории КПСС. Так же, как историю нацистской партии, ее не просто нужно, необходимо изучать, но не всем поголовно, включая деятелей творческого труда, а только тем, кто из студентов-историков это дерьмо для себя выбрал. Как у медиков проктология. Нужно, но не всем. Для любителей в дерьме ковыряться.

Не было в те времена, в замечательных шестидесятых, кибернетики, буржуазной псевдонауки, отвлекающей пролетариат капиталиста — веских