Не дашь добром – так боем возьму,

Божьи церкви все на дым спущу,

Книги печатные во грязи стопчу,

Чудны образы-иконы на поплав воды.

Самого тебя, Владимира, в котле сварю,

Княгиню Апраксию за себя возьму».

Запечалился Владимир Красно Солнышко,

Богатырей в Киеве не случилося:

Илья Муромец с дружиной богатырскою

Уехал на заставу дальнюю,

На сторонушку на западную,

На ту дорогу на латынскую,

С западной-то сторонушки грозит король ляховинский.

Ни одного богатыря в Киеве не осталося.

Говорит тут княгиня Апраксия:

«Ай ты гой еси, солнышко Владимир-князь,

Ты сходи, ты поди по городу по Киеву,

На царевы ты зайди больши кабаки,

На кружала зайди государевы,

Нет ли там какого русского богатыря».

Пошел Владимир-князь по городу по Киеву,

Навстречу ему голь-подсушина:

«Уж ты, здравствуй, солнышко Владимир-князь!

Уж ты что же идешь не по-старому,

Идешь ты, повеся буйну голову?»

Отвечал подсушине Владимир-князь:

«Ох ты гой еси, голь-подсушина!

Ведь над Киевом невзгодушка великая,

Обступил Киев-град поганый Батыга-царь

С силой своей бессчетною.

Ты не знаешь ли какого богатыря в Киеве?»

Отвечал Владимиру голь-подсушина:

«Уж ты солнышко батюшка Владимир-князь!

Ты не с нами думу думаешь – с боярами.

А поди-ка ты, солнышко, по Киеву

На большие кабаки, на кружала государевы.

Есть у нас Василий сын Игнатьевич,

Только он может с Батыгой справиться.

Пропил Васильюшка все житье-бытье свое,

Все житье-бытье и богачество,

Лежит Василий в кабаке на печке-муравленке,

Ни креста у него нету, ни пояса,

Ни рубашечки нет на нем полотняноей,

Под одной он лежит рогожиною,

Все-то у добра молодца про́пито,

Все-то у него в кабаке заложено,

Спит он нынче трое суточек,

С похмелья у Василия головка болит,

С перепою у Василия ретиво́ сердце щемит,

Нечем у Василия опохмелитися».

Пошел Владимир-князь по городу по Киеву,

Заходит на царевы больши кабаки,

Заходит на кружала государевы,

Смотрит он на печку на муравленку,

Увидел удала да добра молодца:

«Ох ты гой еси, удалой добрый молодец,

Молодой ты Василий сын Игнатьевич!

Тебе полно ли спать, да ныне пора вставать,

От великого хмелю да просыпатися;

Уж вставай ты, Василий сын Игнатьевич,

Послужи-ка ты мне верою-правдою,

Выйди на Батыгу-царя поганого».

А на то Василий не слушался.

Кличет солнышко Владимир-князь во второй раз.

И на то Василий не слушался.

Кличет Владимир-князь во третий раз.

А теперь Василий разбужается,

От великого хмелю просыпается,

Сходил с печи, князю кланяется:

«Ай же ты, солнышко наш Владимир-князь!

Уж я рад бы служить, хоть голову сложить.

Не знаешь ты кручины моей великоей;

У тебя есть кручина великая,

А у меня горе-печаль еще больше твоей:

Трещит-то болит у меня буйна голова,

Дрожит у меня жильё подколенное,

Нечем мне, Василию, опохмелитися;

Опохмель-ка меня чарою опохмельною,

Тогда я с Батыгой-царем управлюся».

Наливает князь чару зелена вина,

Не большую, не малую – в полтора ведра,

Подает Васильюшке Игнатьевичу.

Берет Василий чару единой рукой,

Выпивает чару на единый дух,

Сам приговаривает:

«Не обмылось у Васьки ретиво сердце,

Не взвеселилась моя буйна головушка».

Наливает Владимир еще чару зелена вина,

Не большую, не малую – в полтора ведра,

Подает Васильюшке Игнатьевичу.

Берет Василий чару единой рукой,

Выпивает чару на единый дух,

Опять приговаривает:

«Не обмылось у Васьки ретиво сердце,

Не взвеселилась у Васи буйна головушка».

Наливает Владимир третью чару зелена вина,

Не большую, не малую – в полтора ведра,

Подает чару в обеих руках.

Берет Василий чару единой рукой,

Выпивает чару на единый дух,

Сам приговаривает:

«Обмылось у Васьки ретиво сердце,

Взвеселилась моя буйна головушка,

Могу тебе, князь, служить верой-правдою, —

Ни креста-то у меня нет, ни пояса,

Ни рубашечки нет у меня поло́тняной,

Ни коня доброго, ни сбруи, ни туга лука,

Ни палицы булатной, ни копья бурзамецкого,

Все у меня, у молодца, про́пито,

Все у меня в кабаке заложено».

Приказал Владимир-князь отдать Васеньке все безденежно.

Брал Василий свою сбрую богатырскую,

Заскочил он на стену городо́вую,

Натягивает Василий свой тугой лук,

Накладывает калену стрелу,

Стреляет ко Батыге во бел шатер:

И убил три головы лучшие,

Убил сына Батыгу Батыговича,

Убил зятя Артака и брата Коршака.

Пишет Батыга князю со угрозою:

«Ай же ты, старый пес, Владимир стольнокиевский!

Ты подай-ка мне из Киева виноватого,

Кто убил сына моего любимого Батыгу Батыговича,

А еще убил зятюшку моего любимого Артака,

А еще убил братушку моего любимого Коршака».

Садился Василий на добра коня,

Приезжает он к Батыге-царю:

«Прости меня, Батыга, в большой вине:

Убил я три головы твоих лучшеньких.

Опохмель меня чарою похмельною,

Пособлю тебе взять славен Киев-град».

На те речи Батыга понадеялся,

Наливает ему чару полтора ведра,

Первую чару зелена вина,

Другую чару пива пьяного,

Третью чару меду хме́льного.

Принимает Василий единой рукой,

Выпивает на единый дух.

Говорит Батыге таково слово:

«Ай же ты, славный Батыга-Царь!

Дай-ка ты мне силы сорок тысячей,

Я пойду, подступлю под стольный Киев-град.

А мы Киев-град огнем пожжем,

А Владимира-князя в полон возьмем».

На те речи Батыга обнадеялся,

Давал ему силы сорок тысячей.

Выезжал Василий во чисто поле,

Начал он по силушке поезживать,

Начал он силушку порубливать

И прибил, прирубил до единого.

Приезжает он ко князю Владимиру,

Заходит во гридню во столовую,

Сажает его Владимир за дубовый стол,

Поит Василия зелены́м вином,

Потчует яствами сахарными.

Завидели тут думные бояре толстобрюхие:

«Эка честь Ваське Игнатьеву, горькому пьянице».

Говорит им Васенька сын Игнатьевич: