– Бред какой-то.

– Слушай, Никит, я тоже думаю, что это полная чушь! – Вера слегка рассердилась. – Но директор наш так не считает. И ещё… думай что хочешь. Я в эту мистику не верю, я вообще в церковь хожу. По праздникам. Но я видела, как твой дед заставил всё стадо по кругу ходить.

Она макнула палец в стакан с водой и описала по столу круг.

– Просто прошёл по полю, и всё – ни одна корова его след не пересекла. Ни одна.

Зоотехник поставила стакан в центр водяного круга.

– Посмотри, а? Или давай вместе посмотрим? – Она потянулась, заглядывая через плечо Никиты в темноту сеней. – Что-нибудь для коров, а? Они ж мучаются, Никит, у них кровь из ушей идёт. Поищи…

– Да нет у нас ничего для коров, – сказал он. – Откуда…

– А ты посмотри? – Вера Николаевна приближалась к отчаянию, как солнце к закату. – Чёрт со мной, если уволят, но так же всё стадо погибнет.

Никита упрямо замотал головой. Он бы и рад был помочь, но тут нужен психиатр, похоже. Какой оберег? Дед у него колдун, что ли, получается? Да ну, бред!

– Слушай, ты не подумай, мы же не даром. – Вера Николаевна полезла в сумочку, выложила толстый незапечатанный конверт и придвинула к Никите. Он с недоумением взял, приоткрыл. – Виталий Фаридович сказал, что если ещё надо, для организации похорон, с гробом там… то мы поможем. – Зоотехник криво улыбнулась.

Никита не знал, что думать. Ничем он этот бедной Вере и её коровам помочь не мог, но… столько денег он только в кино видел. И тут его как стукнуло. Никита встал.

– Я сейчас. Вы тут посидите. Посидите, хорошо? – сказал он, глядя ей в глаза. – Не надо вам никуда ходить.

Последние слова выскочили у него какие-то странные, словно в горле что-то задребезжало. Вера Николаевна вздрогнула и кивнула.

– Ага, я тут побуду, да. Прямо вот тут.

Она похлопала по столу. Никита вошёл в комнату деда, вынул кирпич и развернул свёрток. Нож, гвоздь, клубок шерсти. Нехорошее он дело затеял. Но, блин, такие деньги сами в руки идут. А, ладно, всё равно его сегодня-завтра в детдом увезут. Что из этого могло быть оберегом для коров? Наверное, гвоздь. А, может, и клубок. Вряд ли нож. Как вообще может выглядеть оберег от коровьего мора? Нет, наверное, клубок! Он выглядел самым безопасным.

Никита завернул моток в тряпочку – полоску от старого растерзанного махрового полотенца, остатки которого дед использовал для самых разных нужд – от протирок до прихваток. Парень вернулся на крыльцо. Тётка, лихорадочно стучавшая в телефоне сообщения, подняла глаза и прямо расцвела, как тюльпаны в апреле.

– Ой, это оно? Это ты нашёл? Вот спасибо, вот спасибо, Никита!

Едва Никита положил свёрток, она цепко схватила его и сунула в сумочку. – Спасибо тебе. А как им пользоваться?

– Да это… – Никита задумался на миг. – А вы оботрите корову, какая больной выглядит.

– Ага, ага, – покивала Вера Николаевна. – Обтереть, всё поняла. Ну я поеду.

И бодро побежала к машине, не оглядываясь.

Никита ещё раз открыл конверт и снова офигел. Даже на первый взгляд, без пересчёта, выходило очень прилично.

Мальчик проводил взглядом красную «Тойоту», запер дверь, на этот раз хитрее – на замок снаружи, потом влез в дом через окно у себя в комнате и пошёл осматривать комнату деда.

2. Стремительное и весьма опасное обогащение

Спустя два часа Никита сидел на полу и пил кефир со вчерашней булкой-плетёнкой. И икал. Это было нервное. Перед ним разноцветными стопками лежали рубли, евро и доллары, примерно тысяч четыреста в рублях и по десять тысяч в иностранных валютах. В конверте от фермы «Веснушкины луга» находилось ещё двести тысяч рублей. Всё это – в конвертах, пакетиках, пачках, обтянутых резинками, – было буквально распихано по углам и дырам, спрятано за отстающими обоями, в ящиках столов и так далее. Возникало чувство, что дед, получая очередные деньги, прятал их туда, куда глаз упадёт. А потом, по мере необходимости, вынимал. Наверняка у него где-то лежали и другие деньги, закопанные в банке, но Никите и этого на первое время хватит. Золотое первое время.

Ещё он обнаружил ржавый неисправный пистолет, выкрашенный чёрной краской, времён Второй мировой, немецкий нож в хорошем состоянии и пробитую немецкую каску. А ещё перед ним стоял грязный строй всяких древних бутылок – в мутной жиже внутри них плавали корешки, палочки и, кажется, кое-где змейки и кроты. Открывать их не хотелось. Имелся и кремнёвый нож с ручкой, обмотанной изолентой, чёрный кривой гвоздь, много мотков разной шерсти, разных куколок из порыжевшей соломы, свечки разной формы и цвета, зеркальца, иглы, нитки, ворох колец, пуговиц, кованые подковы и гвозди, россыпи всяких пузырьков, старые советские расчёски, две тупые бритвы, электробритва «Нева» с закрученным, как волосы у Вари, проводом и прочая чушь, которая копится годами в любом деревенском доме. Что из этого имело отношение к колдовству, а что просто было неизвестным артефактом ушедшей советской цивилизации, Никита не понимал. В сыром земляном подполе, куда вёл люк прямо из комнаты деда, он нашёл вещи и более странные. Например, четыре коровьих черепа по углам избы, закопанные во влажную землю. Они смотрели мордами наружу, будто ожидая кого-то. И ещё каменный валун, сверкающий в свете фонарика. Похоже, цельная глыба кремня. В сказки Никита не верил. В колдунов и обереги тоже. А вот в то, что Горгыч мог заставить всех поверить, что он колдун, – запросто. Дед и не такое мог провернуть. Например, пчёлы на него не нападали и по его приказу из улья в улей перелетали. Когда начинали роиться, он просто открывал пустой улей, и новый рой послушно туда перемещался. Ничего мистического, просто сила убеждения у человека была звериная.

Так что Никита во всю эту колдовскую чушь не верил. Но и отказываться от таких деньжищ, когда их в руки суют, не собирался. Он не идиот. Единственное, что его смущало, – кремнёвый нож. Такой не купишь, такой самому делать надо, долго и умеючи. Это вот странная вещь. А всё остальное – нет. В каждом доме в деревне, если пошарить, и самогон, и патроны найдёшь, и