И все в этом сумеречном мире выглядело каким-то перекрученным, доисторическим и — неправильным. Это лучший эпитет, который я мог бы подобрать. Ели, сосны и пучки болиголова не могли пустить свои корни глубоко, потому что под тонким слоем грязи, почвы и листьев была окаменевшая магма, изливавшаяся потоками лавы по склонам Фудзи всего каких-то триста лет назад. Деревья, пытаясь найти точку опоры, пускали корни поверх почвы и будто хватались шишковатыми одеревеневшими щупальцами, сплетающимися в огромные клубки, за чернеющие осколки вулканической породы, не покрытые листвой. Какие-то из растений побеждали в битве за жизнь, но победа оказывалась пирровой, и темнеющие стволы валились под собственным весом. Они цеплялись за другие деревья или падали на землю и лежали там в окружении сухих веток и мертвой листвы. Не будь здесь зелени и разнообразия лишайников и мхов, радующих глаз яркостью красок, легко можно было представить, что весь лес находился на пороге гибели.

— Средиземье какое-то, — нарушил тишину Джон Скотт. — Энты. Древобороды.

Рассматривая клубки корней вокруг, я живо представил себе, как одно из деревьев перед нами начинает шевелиться, встает и уходит в чащу.

— Заколдованный лес, — тихо прошептала Мел. — Вот что это такое. Такой зеленый, как в сказке.

Мы поговорили еще какое-то время. Это была просто болтовня, разговор ради разговора, чтобы разогнать тишину вокруг. Потом беседа сошла на нет.

Мы молча шли по широкой тропе, минуя проржавевшие и грязные предупреждающие надписи. Одни из них напоминали потенциальным суицидникам, что дома их ждут любящие люди, а другие требовали докладывать в полицию об одиноких людях в лесу, если те выглядят подавленными или раздражёнными. Один знак запрещал разбивать лагерь. Это поколебало нашу уверенность, но Томо настоял на том, что это лишь еще один способ борьбы с самоубийцами — многие из тех, кто желал свести счеты с жизнью, уходили в лес под предлогом ночевки.

Чем дальше мы углублялись в чащу, тем больше я начинал беспокоиться. Лес был слишком спокойным, слишком тихим. Здесь вообще не было животных и птиц. Почему на таком зеленом и густо поросшем участке земли нет ни одной живой твари? Как такое возможно? Не могут ведь животные знать о дурной славе этого места.

Мел, которая шла рядом со мной, вдруг взяла меня за руку и сжала ее. Я в ответ сжал ее руку. Я не знал, хотела ли она мне что-то сказать или просто искала поддержки.

Поскольку Мел продолжала молчать, я решил, что вернее второй вариант.

— А ты в хорошем настроении, — сказал я.

— Отлично себя чувствую.

— Тебя не штормит после вчерашнего?

— Уже нет. Мне кажется, я проспала достаточно долго.

— Тебя не беспокоит то, что мы забираемся в такую глухомань?

— Мне кажется, это потрясающая прогулка. Не в смысле «очень хорошая», но особенная. Это место так отличается от Токио, правда?

По зрелом размышлении я бы не согласился с этим. Токио — это тоже лес, только не из деревьев и камней, как в Аокигахаре, а из стали и стекла. Но, если подумать, и то и другое является своего рода кладбищем. Потому что, если вы представляете себе безжалостную корпоративную культуру в Японии, сияющие небоскребы, образующие токийскую небесную линию, будут восприниматься вами как гигантские надгробия. Люди, вкалывающие внутри этих зданий, как рабы, выживают изо дня в день только ради того, чтобы дожить до «золотой поры» выхода на пенсию. Многие, однако, эмоционально умирают задолго до этого срока. Не верите? Спросите того парня, который оставил у себя в машине дипломат, костюм и туфли.

Я хотел изложить это Мел, но не смог найти подходящих слов, поэтому просто пробормотал:

— Да, стремное местечко.

— По таким вот поездкам я буду скучать, когда мы уедем домой. Почему мы так редко выбираемся куда-нибудь?

— Потому что мы работаем с утра до ночи.

— Потому что мы до сих пор в «ЗППП». У нас было бы больше выходных, работай мы в другом месте.

Она всегда называла так «Эйч-Ти» — «ЗППП». Ее персональная шутка. Очередная фразочка из тех, что подхватываешь однажды, а потом не можешь от нее избавиться.

— Знаешь, — продолжала она, — моя подруга Франсин работает в университете, и у нее шесть месяцев отпуска. Шесть месяцев! Полгода вне офиса. И она при этом получает больше, чем мы с тобой.

— Мы можем подать резюме в университет, если хочешь.

— Уже слишком поздно, мы так долго прожили в Японии.

Я ничего не ответил.

Она взглянула на меня, видимо, решив, что я разозлился (хотя я и не думал об этом), и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала меня в щеку.

— Спасибо, — улыбнулся я.

— Не передразнивай меня.

— И не собирался. Мне просто это нравится.

Она улыбнулась и сказала:

— Мне надо поговорить с Джоном.

Я взглянул на Джона Скотта, который шел перед нами и рассказывал что-то Томо.

— Хорошо.

Она ускорила шаг и вклинилась между собеседниками. Джон Скотт обнял Мел за плечо и сказал что-то, что заставило ее рассмеяться. Потом он опустил руку, но мне показалось, что он обнимал мою девушку до неприличия долго.

Место Мелинды рядом со мной занял Нил Роджерс. Он насвистывал старую мелодию времен Гражданской войны в США. Сейчас все называют ее «Муравьи на марше», а как она называлась на самом деле, я бы никогда и не вспомнил.

Я бросил на него осторожный взгляд.

За глаза, перемывая Нилу кости за обедом, коллеги любовно называли его «Нелли», «мистер Роджерс» или даже «эта сучка Киви». Наш коллега из Канады Дерек Миллер шел еще дальше и именовал его «этот чудила» и «сексуальный маньяк». Возможно, что это уже за гранью, но чудилой Нил действительно был, и преизрядным. Я думаю, он бы даже признал это, спроси кто-нибудь его личное мнение на этот счет. Он не носил очки на ленточке или что-то в таком роде, но удивлял окружающих парой-тройкой примечательных привычек.

Например, он каждый день надевал один и тот же костюм. Я вычислил это по маленькой дырочке возле левого кармана. Телефон он постоянно держал в поясной сумке, как капитан Кирк из сериала «Звездный путь», который никогда