Однажды к ним нагрянули типы с телевидения, предложили сделать небольшой фильм об их «коммуне». Мнения разделились, но, когда выяснилось, что за это заплатят, и неплохо, все согласились: денег им всегда не хватало. К подъезду подкатила большая студийная машина, в квартиру втащили камеру, юпитеры. Снимали все: и кухню с грязной посудой, и — крупным планом — детей, ползающих по усеянному окурками и объедками полу. Задавали вопросы. Ее спросили, нравится ли ей такая жизнь, и она ответила: «Да уж получше вашей». На вопрос, что же именно ее привлекает, сказала с вызовом: «Свобода, отсутствие лжи и лицемерия, от которого протухло ваше «добропорядочное» общество». Типы уехали, и недели через две «коммунары» смотрели самих себя по телевизору. Ведущий объяснил, что вот, мол, это и есть прообраз общества, которое стремятся насадить левые.

Еще раз к ним наведались журналисты, но теперь уже из толстого иллюстрированного журнала. Предложили сделать о них цветной фоторепортаж. Один из «коммунаров» начал торговаться, типы настаивали на том, чтобы заснять их, помимо всего прочего, голышом. Тогда и гонорар будет выше, намного выше. Сторговались, и потом с гоготом и прибаутками фотографировались на матрацах в чем мать родила. И снова был репортаж о «коммунарах», мечтающих превратить страну во всеобщий бордель.

В один прекрасный день нагрянула полиция, всех увезли в участок, проверили документы, допросили, сняли отпечатки пальцев и через день отпустили. А потом… Это случилось несколько месяцев спустя. Она и еще два студента, бывшие «коммунары», забрали на вокзале в автоматической камере хранения чемодан, с которым и поехали через всю страну на север. Свою поклажу они оставили в холле большого газетного концерна. Через полчаса после их ухода чемоданчик рванул — от «адской машинки» погибли старик портье и двое посетителей. Еще девять человек из обслуживающего персонала были ранены. А виновники случившегося позвонили из автомата в редакцию крупного информационного агентства и сделали краткое заявление, что взрыв — дело рук их организации (накануне после долгих дебатов группу решили назвать «Филиал армии освобождения» — ФАО) и что этим актом они объявляют войну буржуазному строю. Шуму в прессе было много.

В следующий раз она участвовала в ночной операции — заложили бомбу в машину председателя судебной палаты. Устройство надежное: стоит повернуть ключ зажигания — и лети себе в рай. Она сама, правда, эту бомбу в глаза не видела: стояла «на стреме». Утром в машину сел не судья, а его жена. Газеты писали, что собирали ее потом по кусочкам. Славный получился взрыв, жаль только, что сам боров уцелел. (Она ловила себя на том, что у нее все чаще срываются с языка бранные словечки.)

Впрочем, им удалось потом свести счеты с другим типом из юстиции. Пришли к нему в квартиру около полуночи (дело было как раз под Новый год), принесли большую корзину цветов, попытались вытащить его на улицу и увезти в машине, но тот брыкался, отбивался и орал при этом, будто его режут. А жена успела вызвать по телефону полицию — пришлось пристрелить борова и ретироваться.

После этого случая они были вынуждены перейти на нелегальное положение. Их снимки появились в газетах, показывались по телевидению. И на полицейских плакатах тоже были их портреты с указанием вознаграждения — 50 тысяч за каждого, сумма приличная. Лично ей больше всего льстила приписка: «Осторожно! Вооружены и очень опасны». Пришлось менять адреса, внешность, одежду, машины.

А еще они, помнится, брали сберкассу. Она стояла у входа в маске, держала на мушке клиентов, видела, как одной дамочке сделалось дурно — стала сползать по стене, кусая губы…

— Девушка, — ворвался вдруг в ее мысли чей-то голос, — почему вы не разрешите нам повернуться? У нас все затекло…

— В гробу перевернешься, — ответила она и захохотала — сказано было на редкость удачно.

— Эй, чего скуксились? — Это проснулся Стратег. В отличие от других он, как только стихла перестрелка, улегся на диван и все это время спал.

— Тебя только не хватало, — ответил за всех Длинный.

— Хотите, развеселю? — спросил Стратег. — Я тут кое-что придумал.

Все оживились. Этот Стратег был башковитым парнем, мозги у него работали исправно. И к тому же неунывающий — таких в компаниях любят.

— Во сне, что ли? — начал было Щербатый, но Мулат перебил:

— Давай выкладывай.

— Погодите, я сейчас, быстренько, — пообещал Стратег. — Надо тут кое-что проверить.

Поднялся с дивана, с удовольствием потянулся, нацепил маску и, уходя, пообещал:

— Сейчас увидите…

— Это была тогда его идея насчет заложников? — прервав возникшую паузу, спросил Малахольный у Длинного. Тот промолчал.

— Что за история? — спросил Мулат.

— А ты что, не знаешь? — удивился Длинный. И начал рассказывать.

Как всегда, им позарез нужны были деньги. Присмотрели они один банк подходящий, вдали от центра. Стали готовиться, и тут Стратега осенило. Провернули они благодаря ему операцию классно. Денежки забрали, двух заложниц с собой прихватили, и правильно сделали, потому что на выходе чуть не нос к носу столкнулись с «полипом» (второй остался у мотоцикла — видимо, случайно оказались рядом, ни о каком ограблении не подозревали, даже за пистолеты не успели схватиться, а будь настоящая тревога, нагнали бы бронированных машин с автоматчиками, и тогда всем им крышка. А тут всего двое). Заложницы всех и спасли — кто же будет стрелять, коли ты прячешься за спины визжащих от ужаса баб. «Полипы» подрастерялись, тут одного из них пристрелили, второго Стратег разоружил, попрыгали в машину — и ходу.

И еще одну историю поведал Длинный. Как они пытались похитить высокого судейского чина. И опять Стратег подсказал идею: сделать это в новогоднюю ночь, ближе к двенадцати, когда изо всех окон, со всех балконов палят ракетами, как сумасшедшие, грохот такой стоит, что хоть из пулемета строчи — никто не обратит внимания. И точно: когда этого типа пришлось пристрелить (недоглядели, как жена успела вызвать полицию), никто ни выстрелов, ни причитаний этой бабы не услышал.

Проворачивали с ним и другие дела. Ловко он придумал, как выкрасть бланки паспортов, удостоверений вместе с печатями и штампами из муниципалитета…

— Эй, вы, — закричал появившийся в дверях Стратег, в руках он держал папку, — что я говорил? Все, как задумано. Но какой улов — не ожидал.

— Не томи душу, — попросил Щербатый.

И Мулат, поднявшись с кресла, тоже сказал:

— В чем дело, говори.

— Ладно уж, не буду мучить, — свеликодушничал Стратег. Видно было, что его распирало от гордости.

…Идея пришла в голову внезапно. В посольстве наверняка могут храниться бумаги особой важности. Вопрос только, где и