— Нет, благодарю.

— Я только хотел сказать, это мнение тюремного врача, что еще два-три дня таких перегрузок — а они все сейчас как комок нервов, не едят, практически не снят, у девицы сегодня была истерика — и врач просто не ручается за их здоровье…

— То есть?

— Словом, может случиться всякое. Вплоть до… — Рыжий развел руками.

— Точнее, что значит «вплоть до»? — сорвался на крик министр. — Нельзя ли выражаться более четко?

— Ну, мало ли там… руки кто на себя наложит. В принципе врач считает…

— Вы отдаете себе отчет… вы понимаете, что случится, если кто-то из этих психов вдруг выкинет такой номер? Вы подумали о последствиях? Что станет с заложниками?

Человек в кресло молчал. «Побесись, побесись, — думал он про себя. — Вам, политикам, надо, чтобы такие, как мы, делали за вас всю дерьмовую работу и все при этом было чисто и шито-крыто. Вас только одно волнует: не провалиться на очередных выборах. А отдуваться должны мы: если что не так, всегда есть на кого свалить, пройдет благополучно — все лавры заберете себе».

А вслух спросил:

— Что вы предлагаете? Выполнить их требования?

— Не знаю, не знаю, — брезгливо ответил министр. — Придумайте что-нибудь сами. Изоляцию, разумеется, отменять нельзя ни в коем случае. Но вы отвечаете за каждого из них — персонально.

Рыжий поднялся. «Да, — подумал он, — знай ты, как мы их обработали наркотиками, подмешанными в еду, такую истерику бы мне закатил. Тебе хочется, чтобы все проблемы были решены — как, это тебе неважно, ты и слышать об этом не желаешь, для тебя главное — чтобы на твоей чистенькой манишке не осталось ни пятнышка».

— Мы примем все меры, — заверил он. — Все, что только в наших силах.

Девице в джинсах, сидевшей в кресле у входа в зал с автоматом на коленях, показалось, что кто-то из лежавших на полу вдруг заворочался. Она приподнялась — точно, тот лысый толстяк справа кряхтит и извивается как уж, от веревки, что ли, хочет освободиться? (Всех их связали на всякий случай.)

— Эй ты, боров! — крикнула она. — Ты чего это там?

— Я не могу больше, — крикнул толстяк отчаянным голосом. — Затекло все. Развяжите меня, мне плохо.

— Где затекло? — спросила девица, подходя ближе.

— Все, везде… мне плохо, умоляю, развяжите хоть на минуту…

— Здесь, что ли? — спросила участливо девица, отвесив лежащему здоровенный пинок ногой. — А здесь как? — Она пнула его с другой стороны. — Здесь у нас тоже бо-бо? И тут, наверное? Ну тут уж точно затекло, сама вижу, бедненький.

Удары следовали один за другим. И полная тишина в зале, только всхлипы избиваемого.

— Ну как массажик? — спросила она. Ответа не последовало. — Да, чуть не забыла, а морда у тебя еще не затекла, не затекла, я спрашиваю?

Заложник молчал.

— Ну так слушай, лысина, что я тебе скажу. Еще раз попытаешься освободиться…

— Я и не собирался! — крикнул толстяк.

— Заткни пасть, или я размозжу тебе башку. — Она ткнула ногой в лицо лежащему, несильно, но ударила. — Еще раз попробуешь выкинуть такой номер — и ты труп. Ты у меня будешь первый на очереди — это я тебе обещаю.

Она еще немного постояла над толстяком и вернулась на место. Села, достала сигарету, закурила.

Эти гнусные свиньи — о, она-то хорошо их знает. После школы она приехала в город искать работу. У квартирной хозяйки узнала: в соседней аптеке требуются ученицы. Пришла, встретил ее такой же вот боров, вроде этого. Пенсне, лысина, масленые глазки. Принял. На второй день позвал ее к себе на квартиру после работы — семья у него была в отъезде, а жил он тут же, при аптеке. Сначала все ничего: поставил музыку, заставил выпить («за поступление»), а потом набросился на нее. Сильный был боров.

От него она побежала в полицию. До сих пор помнит этих двух ухмыляющихся ублюдков в униформе — глядели на нее глумливо, как на последнюю тварь. «Ах, изнасилование? Бывает, бывает». Заставляли во всех подробностях описать все, как было. Клещами вытягивали — что дальше да что потом. Услышав, как все случилось, заржали ей в лицо. «В квартире-то как оказалась? Сама пошла или он тебя притащил силой? Сама? Ну так впредь не будешь шляться к кому попало». А другой «полип» — тварь! — придвинулся к ней вплотную, принюхался и сказал: «Так я и думал — пьяная. Здорово!» И, обращаясь к первому, заговорил гримасничая: «О’кэй, давай примем у нее заявление, заведем дело. Пиши: в квартиру к этому, как она утверждает, насильнику пришла добровольно, провела там, по собственному заявлению, несколько часов, при этом принимала алкогольные напитки. Явившись в участок, утверждала, будто…» Дальше она слушать из стала, ушла, давясь слезами и хлопнув дверью.

Все они, эти боровы, стоят один другого, куда ни сунься — всюду они, наглые, самодовольные, хорошо одетые, разжиревшие. Разъезжают на дорогих машинах и жрут в самых лучших ресторанах со своими разодетыми в меха холеными бабами. Все свиньи, если даже некоторые из них не успели отрастить брюхо и полысеть. Как тот тип в ведомстве по труду, куда она пришла в поисках работы после случая в аптеке.

Сначала велел заполнить формуляр, потом спросил, что она умеет делать. Хотела бы учиться, получить профессию? Надо ждать, с местами учеников туго. Годами люди ждут. Вон сколько стоит в очереди в коридоре, разве она не видела? И так каждый день. Социальная помощь как неработающей? Тип ухмыльнулся — что ж, будем оформлять. Только это немного, очень немного, пусть она не рассчитывает бездельничать и загребать денежки. Государство не дойная корова. Когда будет пособие? Месяца через два-три, не раньше. Не на что жить? Обращайтесь к родителям, родственникам, это не его забота, быстрее ничего сделать нельзя. И когда она повернулась, собираясь уходить, сказал ей вслед: «Вообще-то женщине заработать деньги пара пустяков, не то что мужчине». Она круто развернулась: «Это как?» — «А так», — расползся он в поганой ухмылке. «Свинья, — сказала она, — грязная, паршивая свинья».

На оставшиеся деньги нужно было искать конуру подешевле. По утрам покупала толстую бульварную газету, забитую объявлениями, и листала раздел о сдаче комнат. Ничего подходящего по цене не было. Наконец однажды наткнулась на то, что нужно, поехала по адресу, позвонила. Вышел какой-то тип, повел показывать комнату, и там снова все началось. Только на этот раз вышло по-другому: ударила его ногой,