— Это самый главный пункт, — объяснил Мулат.

— Могут перестрелять по дороге, — мрачно сказал Длинный. — Расставят снайперов и пощелкают нас всех, как куропаток.

Но Мулат учел и это: все-таки большой опыт у человека, надо признаться. Все, включая заложников, наденут на лица плотные маски. У каждого в руках будет пистолет — у заложников, само собой, незаряженные. Поди разбери со стороны где кто. План был признан превосходным, после чего привели посла, и он подтвердил по телефону, что новых казней не было и что все сотрудники посольства живы и здоровы. Когда посла увели, Длинный изложил по телефону новый ультиматум.

— Больше отсрочек не будет, — предупредил он. — Ровно в полночь, если наши условия не будут выполнены, мы убиваем сразу трех. И так далее, через каждые два часа.

— Почему через два, а не через три? — поинтересовался представитель МИДа.

— Чтобы наверстать упущенное, — ответил Длинный.

Представитель МИДа пообещал незамедлительно проинформировать правительство.

А в это время Мулат обсуждал план действий на случай попытки взять посольство штурмом. Он достал из большой спортивной сумки черную коробочку. Дистанционное управление, объяснил он. Достаточно перевести вот этот рычажок (он показал его всем), как в зале, где лежат заложники, произойдет взрыв («Пускай тогда соскабливают их со стен по кусочкам»). В случае его, Мулата, гибели командование переходит к Длинному, убьют того — к Щербатому, потом к Стратегу и так далее. Любой из уцелевших обязан привести механизм взрыва в действие. Лежать «адская коробочка» будет здесь — он показал место, положил ее и вышел из приемной. Уходя, слышал, как оставшиеся обсуждают его приказ.

У человека, сидевшего в кресле, белое лицо, рыжая шевелюра и такая же рыжая, клинышком, бородка. На вид не старше сорока, для занимаемого поста молод — выскочка, как за глаза говорят многие. Но он доверенное лицо лидера оппозиции, его протеже. Имея такую поддержку, немудрено и в тридцать сделать карьеру.

Несмотря на жару, на рыжем плотный, синий в полоску костюм, галстук. Как дипломат на приеме. Глаза, не отрываясь, следят за министром внутренних дел, который расхаживает по комнате. Рубашка у министра расстегнута, галстук приспущен, пиджак брошен на кресло. Глаза покрасневшие — где-нибудь наверняка бражничал до первых петухов, отмечает про себя человек в кресле, они там почти все — один хлестче другого. Знали бы избиратели…

Конечно, кое-что изредка просачивается в прессу. Но это когда уже такой скандал, что невозможно замять. Тот же друг и покровитель, лидер оппозиции, будучи за границей, выкинул номер. Устроил грандиозный загул, потом со своим помощником отправился на поиски приключений в какой-то злачный квартал. Ухитрились в конце концов потерять друг друга. А в два часа ночи полиция доставила в участок лидера без документов, с расквашенной мордой. Пока разобрались, кто да что, пока приехали из посольства, дело попало в местные газеты, и наши, особенно левые, подняли злорадный вой, карикатуристы изгалялись, как могли. Ну и что? Пошумели, и все забылось. Другому бы это запросто могло стоить политической карьеры, за меньшие дела люди отправлялись в бессрочную отставку, а этому все нипочем, как с гуся вода. Его помощники состряпали версию нападения и ограбления, по части достоверности она находилась примерно на одном уровне с байками об аистах, которые приносят детей, но была тем не менее принята и парламентом и прессой как официальная. Похихикали в кулуарах, тем дело и кончилось.

А друг его ближайший, депутат парламента, член многих наблюдательных советов крупнейших в стране концернов, — с его оргиями с девками и групповым развратом? А еще один — председатель парламентского комитета по правовым вопросам, взять хотя бы его истории со школьницами? Сколько усилий потребовалось, сколько денег, чтобы замять дело, усмирить разъяренных родителей, заставить молчать, не доводить до суда, до публичного разбирательства и скандала? А уж такие дела, как оформление поездок на Ривьеру своим любовницам, ночные катания в пьяном виде на дорогах в сверкающих лаком лимузинах (дорожная полиция нередко обнаруживала их в кюветах вместе с помятыми пассажирами), взятки от концернов, налоговые махинации — на это уже мало кто обращает внимание. Все берут, все крадут, все пьянствуют и развратничают, и с этим ничего не поделаешь. Все это, само собой, оседает в специальных секретных досье политической полиции — на всякий случай, вдруг потребуется изъять человека из обращения.

Рыжий продолжал разглядывать министра, расхаживающего по кабинету. Должен же он когда-нибудь угомониться и сесть, перестать маячить перед глазами. Вот, притормозил, большие пальцы рук спрятал за брючный пояс и уставился на человека в кресле. Сейчас начнется.

— Можно ли считать, что принятые вами меры действительно обеспечивают тотальную изоляцию заключенных от внешнего мира?

— Именно так, — спокойно ответил собеседник. — Они не получают газет, радио у них нет, отменены все прогулки, они не могут, как раньше, общаться друг с другом. Никаких посещений — ни адвокатов, ни родственников. Никакой переписки. Тюремщикам под угрозой самой суровой кары запрещено разговаривать с заключенными.

— А чем же объясняется в таком случае, — перебил министр, — что, несмотря на изоляцию от внешнего мира, террористы оказались в курсе происходящего? Они знают, что захвачено посольство, они прекрасно, до деталей, информированы о требованиях своих компаньонов к правительству.

— Трудно сейчас дать какой-то однозначный ответ, — сказал человек в кресле. — В конце концов, могло ведь быть и так, что об этой операции их известили заранее, когда они еще общались с родственниками или адвокатами. В том числе и о сроках, и об ультиматуме правительству. Наши меры внезапной изоляции только подтвердили им, что все идет, как задумано.

— Ну, хорошо. — Министр отвел взгляд от шевелюры сидевшего и снова начал, как цапля, расхаживать по комнате. — Вы говорили со всеми четырьмя?

— Да. Весь разговор, естественно, был записан на пленку, запись беседы, — он открыл папку, — я вам оставлю.

— Хорошо, хорошо, — отмахнулся министр. — Доложите главное, а это я потом почитаю.

— Значит, так. — Рыжий положил на стол запись беседы (читать ее министр, конечно, не будет). — Как вы уже знаете, заключенные оказались неплохо осведомленными об операции их сообщников по захвату посольства. На мой вопрос, куда они хотели бы вылететь в случае, если правительство примет ультиматум, каждый назвал Ближний Восток или Африку. Конкретную страну они укажут в пути. Кроме того, они требовали свободы общения друг с другом, да еще чтобы каждому в одиночку поставили телевизор. Грозили объявить голодовку. Спрашивали, когда намечен их вылет — как будто это дело решенное. В общем, все были возбуждены до предела. А их