— На вашем месте, — осторожно заговорил серый, — я бы молился на такого министра, который дает полную свободу рук и ни во что не вмешивается.

— Не рано ли метите на мое место? — поднял брови рыжий и засмеялся. — Шучу. Да, вы правы, конечно, только не забывайте, что в случае чего поддержки от такого тоже не жди.

— Это да, — согласился серый и спросил: — Детали новой операции мне доложить сейчас?

— Какие еще детали? — спросил тот. — Запасной вариант возник не сию минуту, верно? Мы его в свое время обсуждали, и подробно, чего ж мы будем понапрасну терять время, его у нас не так много. Если только что-нибудь новое… возникнет…

— Не возникнет, — последовал ответ.

— Тогда успехов вам, — сказал рыжий. — Полномочия на месте у вас самые широкие. В общем-то сюрпризов быть не должно, главное — позаботиться, чтобы все было чисто, какая-нибудь мелочь может иногда так подвести… В общем, я вам желаю… — Рыжий потряс руку собеседнику: — И сразу же звоните мне. Как условились. Проведите все без сучка без задоринки, тогда всем нам будет хорошо. Не только мне, но и вам тоже — это я обещаю.

— Все понял, — серый поднялся с кресла, — вот только…

— Что еще?

— Агента жалко. Можно сказать, передал нам информацию, и своими же руками… Я несентиментален, но…

— А куда денешься? Пожалуйста, если у вас есть другой план, но такой же надежный, то смелее излагайте, я некровожаден и вовсе не сторонник крайних мер… без нужды.

— Другого плана нет.

— Ну а тогда что говорить без толку? И потом, вы не хуже меня знаете, что такие агенты со временем становятся опасными для нас — как старые, долго пролежавшие в земле мины: никогда не знаешь, когда рванет.

— Тоже верно, — подтвердил серый.

Внушительно выглядело это здание из бетона, окруженное широкой стеной. Издали его вполне можно было принять за одно из тех, где заседают правления крупных концернов, где служащие отсиживают свой рабочий день среди металлических шкафов, телефонов, бумаг на столах и непременных кофеварок; где располагаются лаборатории, компьютерные залы и где люди ходят в одинаковых фирменных халатах.

Однако ничего похожего не было за стенами здания-крепости. Подойдя ближе, можно было увидеть тоненькие ниточки проводов, протянутые по верху стены, полицейские патрули с автоматами и важными откормленными овчарками. Это была тюрьма, построенная три года назад.

Тюрьма, надо сказать, не совсем обычная. Сидело в ней всего четыре человека на верхнем, шестом, этаже, хотя разместить в ней можно было несколько тысяч. Остальные камеры пустовали. На нижнем этаже находилась охрана, зал для судебных заседаний, а перед ним — как телефонные будки — специальные кабины для досмотра тех, кому служебные дела давали право доступа в зал суда или к заключенным.

Обыскивали посетителей основательно: отбирали папки, портфели, сумки, просили вывернуть карманы, изучали содержимое портмоне. Сигареты, спички, зажигалки — в сторону, захочешь курить — пожалуйста, после досмотра можешь подойти к автомату, купить новую пачку, и кури себе на здоровье. Отбирали авторучки — от скромных шариковых до «паркеров» и «монбланов», снимали часы, запонки с рубашек, изымали ключи — от квартир и от машин, а у дам, кроме того, всю косметику, брошки, заколки. Все это складывалось в пластиковый мешок, опечатывалось, человеку вручали номерок — пойдешь обратно, все возвратят в целости-сохранности.

Покончив с обыском, пришедшего приглашали в кабинку, где происходил новый досмотр. Ощупывали, просвечивали, заглядывали в рот, пропускали через электронного контролера. Стоило машине загудеть, как человека возвращали назад, и поиски скрытого металлического предмета (иногда это оказывалась какая-нибудь застежка дамского туалета) возобновлялись.

Только после всех этих «процедур» посетитель мог идти в фойе, где вдоль стен были выстроены автоматы с кофе, бутербродами, бульоном, сигаретами, кока-колой, пивом, сосисками, минеральной водой. Из фойе посетитель попадал в зал, где проходили судебные процессы. Самих обвиняемых он мог видеть через стенку из плексигласа, которой они были отгорожены от зрительного зала. Другая стенка отделяла их от судей и прокурора.

Попасть на шестой этаж, где содержали узников, мог строго ограниченный круг лиц. Журналистов туда, во всяком случае, не пускали. Впрочем, известно было, что каждый заключенный сидит в отдельной камере, на окнах — металлические решетки с такой мелкой ячеей, что не просунешь и сигарету, да какое там сигарету, спичка не пролезет. Круглосуточное наблюдение за узниками вели две телекамеры, установленные в противоположных углах «каменного мешка».

Тюрьма эта обошлась налогоплательщикам в несколько десятков миллионов и использовалась специально для террористов. Для тех, теперь уже легендарных, известных во всей стране, кто объявил «беспощадную войну империализму», успел вдоволь поколесить по стране, сменить десятки конспиративных квартир, подстрелить нескольких полицейских, взорвать пять или шесть «адских устройств», «выпотрошить» содержимое не одного сейфа в сберкассах и маленьких банках, угнать бессчетное количество машин, а потом был схвачен и упрятан за решетку. Сначала их разбросали по разными тюрьмам. Потом свели под одну крышу в здании новой, с иголочки, тюрьмы — электронной Бастилии последней четверти XX века.

Было известно также, что в тюрьме есть специальный флигель, который пресса окрестила «мертвым трактом». Это, попросту говоря, изоляторы-одиночки, а на суконном языке властей — «флигель повышенной безопасности». Туда направляли особо отпетых — тех, кто и в тюрьме плевал на все правила внутреннего распорядка, посылал куда подальше тюремщиков с их распоряжениями и даже устраивал с ними потасовки.

Утверждают, что идея «мертвого тракта» принадлежала какому-то профессору, а может, и не профессору, в общем, ученому человеку, специалисту в области психики. Будто этот дока сделал важное открытие, а именно, что пытка тишиной и одиночеством может в короткий срок полностью расстроить нервную систему субъекта, превратить его в психически неполноценного. Так это или нет, сказать трудно, но известно доподлинно, что «мертвые тракты» сооружены во всех крупных тюрьмах. И еще стало известно, что одна из террористок, просидевшая в «мертвом тракте» неполных пять месяцев, неожиданно «взбесилась», по выражению тюремщиков, и попыталась покончить с собой, для чего бросилась вниз головой с невысокого, ввинченного в бетонный пол стола. Ее отходили, послали на исследование, в ходе которого выяснилось, что держать ее в тюрьме дальше нельзя по причине полного расстройства психики. Женщину поместили в клинику, откуда позднее ее забрали родители. Врачам удалось привести ее в порядок, правда не до конца. Дамочка эта после пребывания в «мертвом тракте» стала панически бояться людей, и потому на улицу она выходить не могла — прогулки заканчивались истерикой или нервным припадком. Но и одиночество тоже действовало на нее угнетающе: она впадала в депрессию, ей начинало мерещиться, будто стены, пол и потолок медленно надвигаются на нее, появлялось ощущение