заодно новенького понабраться. «Детонатор будущего», порождённый, конечно же, Володей, был в исполнении Кеглера принят публикой на ура, равно как и «мегатеррорист» Назари и его «сетевой джихад». Пресса разнесла по стране эти слова столь охотно, что не прошло и двух дней, как журналисты принялись жонглировать ими, обходясь без упоминания короткой и запоминающейся фамилии Кеглер.
— Такова се ля ви, — констатировал приятель с Останкино, — тут закон один — не отставай от поезда — раз, и напоминай, что ты машинист, — два. Короче, не будь лохом.
Вот Кеглер и напоминал о себе, носился по интервью да по круглым столам и каждый раз, вспоминая о Логинове, обещал себе отзвонить тому немедленно, лишь только вернётся домой. Но снова и снова откладывал это до утра. И ещё он вспомнил о Балашове, которого не встречал ни на одном из круглых столов в эти дни. «Нарушил слово-то?» — шепнул ему гаденький голосок.
— Ничего подобного. Наоборот, я его своей тельняшкой прикрыл, своим телом. Я на себя взял, — даже с некоей гордостью самоотверженности ответствовал этому подголоску Паша.
Одноглазый Джудда в Туркмении
13–14 сентября 2001-го. Ашхабад
Одноглазый Джудда[12] никогда не думал, что столько времени будет проводить у телеэкрана. Руководитель подготовки бесстрашных воинов Джихада в афганских лагерях Назари уже неделю находился в Ашхабаде, в пакистанском посольстве, имея на руках дипломатический паспорт этой страны. После того как громыхнуло в Нью-Йорке, он только и занимался тем, что смотрел то CNN, то «Аль-Джазиру», то «Россию». Были моменты, когда он чувствовал себя ребенком, получившим в качестве игрушки телевизионный мир, управляемый нажатием кнопок на пульте.
Несмотря на близость к Назари, Одноглазый Джудда ничего не знал о подготовке операции в Нью-Йорке и Вашингтоне. И, сравнивая разные воспоминания и свежие сведения, он склонялся к тому, что это не Назари, а кто-то из других операторов больших джихаддистских сетей провернул это дело. Скорее всего, это Усама… И каждый раз при мысли об этом, при виде уже, казалось бы, въевшихся в глаза кадров, его охватывала зависть. Как-то сработает его брат Саат, пока только обживающийся в Германии…
Перед отъездом в Туркмению у Одноглазого Джудды состоялся с Назари загадочный разговор, смысл которого прояснялся лишь теперь.
— Многие, многие уйдут позже, но вернутся раньше. Они останутся слепы. Ты уйдешь раньше, чтобы вернуться позже. Увидишь многое. Ты мой глаз, Джудда. У тебя один глаз, но потому у тебя нет выбора. Твой глаз точен, Джудда.
— Значит ли это, что Аллах по ошибке создал людей двуглазыми? — спросил тогда Джудда.
Во взгляде Назари Джудда различил усталость. Видно, даже Великому Воину Джихада Зие Хану Назари трудно было себе представить, сотворил ли Творец и впрямь ошибку, работая над человеческим тестом. И Джудда, уже не в первый раз, ощутил превосходство над Назари. Тот был моложе, хоть борода выглядела куда окладистее. Но седина в ней была еще свежая, и не научился Назари каждое слово свое — не только великое, а каждое, каждое — пропитывать сладковатым, с горчинкой, как гашиш, запахом вечного. Он, Джудда, знал, зачем Аллах создал двуглазых тварей земных — тварь земная должна иметь выбор, как смотреть на мир.
— Может быть, Аллах вообще по ошибке создал людей? — следуя какой-то своей мысли, отвечал Назари. — Но с нашей помощью он исправляет эту ошибку.
Джудда так тогда и не выяснил, с какой целью его вдруг отправили в Ашхабад. Да и не старался выяснить — раз не говорит Назари, так, значит, тому и быть. В последнее время много странного случилось вокруг, что-то вызревало важное и горячее, копилось, как лава в жерле вулкана в преддверии извержения. Несколько приближенных к Назари арабов бесследно исчезли из его Дома мучеников, будто растворились в знойном воздухе. Бойцы, что готовились в лагере у Мазари-Шарифа под строгим оком Джудды, были около месяца назад разделены на группы. Одни продолжили спецподготовку — это были лучшие, таких было мало. Другие были разбиты на несколько больших отрядов и в течение нескольких дней ушли из лагеря. Новый порядок в этих отрядах отличался от того дробного, что был заведен ранее и приспособлен для партизанской войны в горах. На Кавказе, в Кашмире, где угодно. Теперь формирования напоминали армейские единицы. Отбором руководил сам Сабата, черный как смоль человек, состоявший представителем Назари при талибском правительстве. «Куда»? — только и спросил Джудда, наблюдая за тем, что делал со своим людским хозяйством Сабата. «На юг. На восток. На запад. На север», — ответил тот, высокомерно поглядев на Одноглазого снизу вверх. Джудда раздражал марокканца отстраненностью от всего, что не касалось непосредственно его дела.
— Он может служить и тебе, и Масуду, и бешеному Хакматьяру, — как-то сказал про Джудду Сабата, обращаясь к Назари. Но Великий Воин Джихада, огладив бороду сухощавой ладонью, произнес такие слова:
— Ты служишь людям, Сабата. Джудда не служит людям. Люди служат ему, хотя и думают, что он служит им.
Сабата тогда возразил:
— Я не служу людям. Я служу Ему.
— Он сам решает, кто Ему служит, Сабата.
Джудда не знал об этом разговоре и потому лишь склонил голову, услышав ответ «на юг». Океан жизни велик, встретимся еще, Сабата.
С Сабатой ушли три четверти бойцов, около трех тысяч. Конечно, конечно, Джудда выяснил, что его людей перебрасывают в район Пешавара и к таджикской границе. Этих Джудде было не жаль — народ туда попал по большей части малоопытный, к серьезной, кропотливой работе не готовый. Ему не интересный народ.
Одноглазый сделал вывод, что Назари решил помочь афганскому союзнику мулле Омару в крупном наступлении на Масуда. Сам Назари подтвердил это предположение: «Генерал Махмуд Ахмад пообещал, что ЦРУ поможет талибам, если те согласятся не мешать строить трубопровод из Туркмении в Пакистан на американских условиях. Надо только разобраться с северянами, с Масудом».
Джудде не нравились эти планы. Он считал, что нечего арабам включаться во внутримусульманские распри, врагов им хватает и без того. И от драки с Ахмадшахом Масудом ни славы, ни войска не прибавится. Не зря того прозвали Львом. Львом Панджшера. Зачем арабам их афганские страсти?
Одноглазый намеревался поговорить с Назари, и если не удастся отговорить его делиться силой с Омаром, то хотя бы убедить не трогать подготовленные в лагерях отряды умелых моджахедов-партизан, его питомцев — в основном арабов, чеченцев, уйгуров. Этим-то совсем нечего делать в афганской смуте. Нечего, кроме как искать бесславной смерти, рассуждал афганец Джудда, про себя уже решивший как-то, что гражданская война — это вечная стихия родной земли.
