– Конечно, – улыбнулась Вера. – Я просто добавлю в чат пару реплик про её наряд: пусть думает, что все правда ждут её появления. Для Софьи это будет хуже любого наказания.

– А если узнает, что это мы?

Вера пожала плечами:

– Даже если узнает – ничего сделать не сможет. Таковы правила игры.

Он одобрительно кивнул:

– Тогда делай, как считаешь нужным.

Они замолчали. В этот момент за соседним столом кто-то громко рассмеялся, и Вера, скользнув взглядом, отметила: там сидела одна из бывших одноклассниц Софьи, та, что всегда носила красную помаду и на школьных вечерах первой лезла в драку. Сейчас она смеялась, но было видно: разговор идёт не о любви, а о чём-то более пикантном.

Вера поняла: волна уже пошла по городу.

Она снова открыла телефон и быстро написала: «Завтра на приёме будет шоу. Одна из участниц – настоящая звезда, уже поспорили, в чём именно она придёт. Мнения разделились: либо будет строгий костюм, либо опять что-то эпатажное. Я ставлю на второе!»

В ту же минуту в другой чат она отправила чуть изменённую версию: «Завтра в университете будет цирк: говорят, одна знакомая собирается удивить всех особым нарядом. Говорят, даже ректора предупредили, чтобы не смущался».

– Это просто прекрасно, – сказал Григорий, наблюдая за ней. – Ты могла бы управлять штабом любой политической партии, если бы захотела.

– В Ситцеве это круче, – сказала Вера. – Здесь надо быть быстрее и незаметнее, чем у политиков.

Он усмехнулся:

– А если завтра всё провалится? и она придёт в обычном платье?

– Тогда мы просто скажем, что всё выдумали её фанаты, – пожала плечами Вера. – Главное – не отвечать на обвинения, а быстро запускать новую тему.

– Ты мне напоминаешь старых торговок с рынка, – сказал он. – Они тоже всегда знали, когда менять товар, чтобы он не залежался.

– Не обижай, – улыбнулась она. – Я торгую не товарами, а смыслами.

– Иногда разницы никакой, – сказал Григорий.

Он поставил стакан, встал и посмотрел на неё чуть дольше, чем требовалось для простого «до свидания». Было в этом взгляде что-то из старых, забытых дружб: как будто оба понимали – завтра их работа может обернуться против них самих, но сегодня важно просто сделать всё чисто.

– Если что – буду на связи, – сказал он и ушёл, не оглядываясь.

Вера сидела ещё минут десять, машинально листала новости, наблюдала, как по чатам расходятся её сообщения, как появляются новые мемы и варианты слухов. В какой-то момент ей показалось, что зал вдруг стал прозрачнее: каждая сплетня, каждый шёпот, даже взгляд официантки были уже не просто деталями – они были частью сценария, который она сама и написала.

Перед уходом она взглянула в окно: на улице моросил дождь, а по тротуару к остановке шла та самая одноклассница с красной помадой. Она говорила по телефону и смеялась – громко, так, чтобы слышали не только её, но и полгорода. Вера вдруг почувствовала: если сейчас заглянуть в любой чат, можно будет прочитать эту историю снова – но уже в десятках других версий.

Она выключила оба телефона, аккуратно убрала их в сумку и на выходе сказала официантке:

– Передайте, что завтра здесь будет шоу. Лучше забронируйте пару мест на вечер – будет интересно.

Официантка кивнула: она знала, что, если Вера говорит про шоу – значит, будет что вспомнить.

Вера вышла на улицу и с первого же шага почувствовала: всё, что она сегодня разослала по миру, уже не вернуть обратно.

На обратном пути домой она размышляла: неужели это и есть её главная роль – запускать волны, наблюдать за цунами и даже не пытаться укрыться от последствий?

На этот раз она решила: пусть будет так.

Завтра будет жара, и она знала – всё случится именно так, как она и задумала.

В приёмном зале университета всегда стоял запах наполированного дерева, вперемешку с острым химическим тоном дешёвой полировки, которой здесь натирали всё подряд: от дверных ручек до поручней парадной лестницы. Сегодня запах был особенно густым, потому что с утра работники натирали панели дважды – чтобы ректор мог потом упомянуть это в приветственной речи как «дух предков» и «символ вечной молодости альма-матер».

Столы вдоль стен были уставлены посудой с закусками: традиционные тарталетки с сомнительным паштетом, сырные нарезки, бутерброды с малосольной сёмгой, которая казалась единственно настоящей едой во всём этом торжестве. В центре зала стояли хрустальные бокалы, расставленные так, чтобы любой, даже самый застенчивый, мог сразу схватить две – и этим снять половину социального напряжения.

К шести вечера зал был почти заполнен: преподаватели в костюмах и платьях, купленных ещё до реформы образования, студенты – в прокатных смокингах и немнущихся белых рубашках. По периметру блуждали те, кто всегда был лишним: технические работники, фотографы, охранники с лицами людей, которые больше всех ненавидят праздники.

Григорий появился рано – первым делом, как и положено человеку, который хочет, чтобы его заметили. Костюм был свежий, явно заказной; галстук – тонкий, с фактурой под «старую Москву», ботинки сверкали новыми носами.

Он прошёл по залу, будто размечал территорию: каждому, кто встречался на пути, улыбался – ровно настолько, чтобы не стать смешным, но и не быть чужим. Остановился у столика в самом центре, взял два бокала – и смотрел на вход, как политики на результаты экзитполов: зная, что уже никто не изменит готовый расклад.

Когда в зале воцарился гул и все занялись обсуждением свежих слухов и прошедших сессий, появилась Софья.

Софья вошла не с порога, а будто упала в пространство: на ней было то самое платье – короткое, с белым воротничком, чулки, туфли на низком каблуке, волосы аккуратно забраны. В руке – поднос, хотя никто не требовал от неё работать официанткой. На секунду зал стих: взгляды поднялись и тут же отступили – кто-то с фальшивым сочувствием, кто-то с пружинистой, подлой радостью. Было ясно: никто не решится вмешаться, и от этого ощущение публичной экзекуции только крепло.

Лицо у неё было белее воротничка, на щеках полыхали два горячих пятна.

Но поразила не столько одежда, сколько деталь, совершенно чуждая университетским приёмам и бодрой светскости вечера: на шее у Софьи блестел чёрный кожаный ошейник с короткими, слишком реальными, острыми шипами. Он резко выделялся на фоне белоснежного воротничка, как тень на снегу, и моментально обнулял любые попытки выглядеть частью приличного общества. Девушки с факультета права уронили рюмки – не столько от удивления, сколько от внутреннего шока: казалось, они знали пределы возможного в этой среде.

Ошейник был не просто