– А дома? – спросил второй. – Были у неё родственники?

– Насколько знаю, жила одна. Семья давно в Москве.

Детективы переглянулись.

– А с Еленой Николаевной у неё были личные разногласия?

– Иногда спорили, но только по работе, – сказал Григорий, нарочно сбавляя темп: так показания звучат достовернее.

– Где вы были вчера ночью, после закрытия салона?

– Дома, с остальными. Можете спросить у них.

Они ещё минуту задавали вопросы – кто заходил вечером в офис, с кем Клара говорила по телефону, что могло вызвать её беспокойство накануне. Григорий отвечал ровно, без лишних оговорок и без эмоций – так у полиции меньше поводов цепляться.

В какой-то момент первый детектив отложил блокнот, скрестил руки на груди и посмотрел на Григория так, будто вызывал на дуэль.

– Вы быстро адаптировались, Григорий. Для провинции – редкость.

– Я здесь не по своей воле, – пожал плечами он. – И ничего не хочу, кроме спокойной жизни.

– А у вас она бывает спокойной? – усмехнулся второй.

– Не здесь, – сказал он. – В Ситцеве все всегда оказываются в центре чего-то.

Они записали это и велели подождать за дверью. Когда он вышел в зал, там было уже пусто: уборщица сидела на стуле, обхватив голову руками, а в углу шептались две ассистентки, пересказывая новости из соседних магазинов.

Он на минуту задумался и вдруг почувствовал, как по телу разливается облегчение: не из-за смерти Клары, а потому, что в игре появились новые правила. Он уже не был чужаком: стал частью этой истории – не как заложник, а как свидетель.

В дальнем конце коридора стояла Елена: не подходила ближе, наблюдала, как сквозь стекло аквариума. Лицо было неподвижным; только губы чуть дрогнули, когда их взгляды пересеклись. Она смотрела так, как смотрят на человека, который сделал единственно возможный ход и теперь сам ждёт, что будет дальше.

Он выдержал паузу, кивнул – не как подчинённый, а как равный, – и уловил, как в её лице мелькнула на долю секунды тень улыбки: не радостной, скорее – гордой. Он понял: теперь история стала их общим делом.

Когда его вызвали на повторную беседу, он уже знал, что скажет, и не боялся ни одного вопроса. Потому что теперь в этом городе у него была роль и главное – секрет, который никто не сможет забрать.

Глава 8

Днём в Управлении Ситцевского Следственного комитета с интерьером в духе реформ конца двухтысячных всё выглядело стерильнее, чем принято для провинции. За стеклом полок – кубки, благодарственные грамоты и стопки пухлых папок, где любая тайна через три дня становилась протоколом. В воздухе стояла хлорка и тонкий запах бумажной пыли и неисполненных планов.

Григорий сидел за металлическим столом – прямо, с руками на виду, будто заранее репетировал роль подозреваемого. Пальцы обхватывали тонкий стакан воды; тень от кисти на стекле была чётче самой ладони. Напротив – женщина, чьё лицо сразу давало понять: здесь она главный хищник. Светлана Ласточкина приехала из Москвы и не скрывала столичную выучку – ни походкой, ни манерой говорить, ни подбором одежды: тёмно-синий брючный костюм, плотный галстук с чуть выцветшей полоской и часы – такие носят те, кто не опаздывает.

Она не торопилась: перебирала страницы, вчитываясь в каждую строку, словно собиралась не просто найти ответ, а запомнить его надолго.

– Иванов Григорий Игоревич, – произнесла она, не поднимая глаз. – Всего три недели в Ситцеве – и уже отметились. В Москве так не скучали?

– Столица меня выплюнула, – сказал Григорий с улыбкой, в которой она узнала себя, – а провинция проглотила. Адрес мой вы знаете.

Она подняла взгляд; в нём – не только профессиональная привычка, но и лёгкое презрение к тому, что не выдержало бы московской конкуренции.

– Почему вы не сообщили нам сразу, что знали убитую?

– Клару Ильиничну? Я знал её всего два дня. Познакомился накануне убийства, когда она вернулась из отпуска. Был уверен, что вы всё равно найдёте мой номер в её записной книжке, так что не видел смысла первым бросаться под поезд.

Она хмыкнула:

– У вас специфический юмор, Григорий Игоревич. Это хорошо. Но давайте по-взрослому. Какие у вас отношения с Еленой Петровой?

– Семейные, – пожал он плечами. – Живу у неё; близки, много времени вместе.

– А с Маргаритой?

– Она мой прямой начальник. Иногда позволяет себе хамство, но это у неё семейное.

– А с Лизой?

– Лиза ещё ребёнок. Хотя в ней уже растёт вторая Елена.

Светлана склонила голову набок, будто изучала не его слова, а движения мышц на лице.

– То есть, – уточнила она, – в этом доме вы никому не доверяете?

– А разве тут кто-то может доверять другому?

– Вы слишком категоричны.

– Вы слишком настойчивы.

Она улыбнулась тонко – как заточка: не для красоты, а для дела.

– Кого вы считаете способным на убийство? – спросила резко.

– Здесь все способны, – сказал он. – Просто у каждого свой стиль.

– Вы знали о конфликте между Кларой и Еленой?

– Думал, это у них профессиональное, – ответил он. – В каждом крупном магазине есть бухгалтер, мечтающий сесть в кресло хозяина.

– Вы плохо отвечаете, Григорий Игоревич. Мы же с вами не на ярмарке.

Он выдержал паузу:

– Может быть, вы хотите услышать что-то определённое?

Она не ответила, только чуть отодвинула папки, чтобы видеть его лицо без помех.

– Давайте по-другому, – сказала она. – Ваша мать тоже была убита?

У Григория дрогнули пальцы; стакан качнулся, но он поймал его и медленно поставил обратно.

– Не думаю, – сказал он почти тихо, отводя взгляд в темноту за её спиной. Будто рассчитывал: если долго смотреть в стеклянную стену кабинета, всплывут мельчайшие трещинки – память о давнем ударе, невидимая сетка, как на анатомическом рисунке. – Официальная версия – самоубийство. А вторую версию даже не стали публиковать.

Светлана не моргнула. Она выжидала, как выжимают сок из мокрой ткани: аккуратно, постепенно, ни капли лишнего.

– Но вы уверены, что это не было случайностью? – мягко повторила она.

Григорий усмехнулся. Лицо стало неожиданно взрослым и даже жёстким; казалось, кто-то одним движением перевёл его в другой возраст.

– Уверен только в одном, – сказал он. – В этой семье ни одно важное событие не бывает случайным.

Она кивнула, словно это было признание вины.

– Знаете, чем отличается провинция от Москвы?

– Я слушаю.

– В Москве каждый хочет