– Почему меня не забыла? – спросил Григорий.

– Ты другой, – сказала Полина. – Не как местные.

Не комплимент – вопрос без ответа. За стеной хлопнула дверь, по лестнице затопали – кто-то из пекарни спешил домой. Шум стих; Григорий перешёл в наступление:

– Почему не ушла из «Петрова»? С такими руками можно начать своё.

– Деньги, – пожала плечами она. – И привычка. Когда теряешь семью, держишься за любую опору – даже если давит на нервы.

– О себе почти не говоришь. По глазам видно: внутри всё кипит.

Полина покрутила бокал:

– Не вижу смысла. Людям, по правде, наплевать на чужие проблемы. Слушают лишь затем, чтобы пересказать. Здесь через неделю про каждого знают, что у него за душой.

– Попробуй. Одну настоящую историю.

Полина помолчала, выдохнула:

– Мама ушла, когда мне было шесть: собрала вещи и уехала в Самару, потом снова вышла замуж и родила ещё троих. Виделась с ней один раз – папа настоял перед школой. Дико: у неё новая семья, а я – чужая, неловкая. Не обнимались; выпили чаю, и прозвучало, что мне повезло с отцом.

– Повезло?

– Папа работал как лошадь. Дом свой был, на еду хватало, и никто не трогал, даже когда год ходила в чёрном, слушала депрессивную музыку и царапала руки. Папа молчал, только просил потише, когда шла резка металла или химия. Потом нашли рак – за полгода всё оформил: оставил список дел, всех предупредил, научил, как договариваться с лавочником и как не попасться на удочку старых друзей, что захотят вытянуть последнее.

Пауза. Видно: рассказ дался непросто.

– После его смерти подумала: пора взрослеть. Но оказалось – выживания никто и не ждал. Тёти, бабки, учителя смотрели так, будто перед ними ошибка природы, которая рано или поздно самоликвидируется. Было «весело»; изображала, что забавляет.

– А теперь? – уточнил Григорий.

– Теперь просто живу. Если могу сделать что-то красивое – делаю, даже если никому не нужно.

Тянуло к этой девушке не жалостью: рядом слезал налёт нарочитой важности, пригодный для чужих сцен, но не для Полины. Лгать не требовалось: всё ясно; если нет – и пытаться не стоило.

– Моя мама тоже ушла, – сказал Григорий. – Не физически: по чуть-чуть, ежедневно становясь дальше.

Не понимал, зачем это говорит, – Полина слушала, не перебивая.

– Не помню, чтобы дома смеялась. Всё время что-то доказывала себе и другим, старалась слепить идеального сына. Вышло одно: рано научился держать дистанцию. Даже при желании сблизиться не получалось. Ни одной фотографии, где мы семья.

– А теперь?

– Теперь просто копирую тот опыт. Вид делаю, будто всё под контролем, хотя контролировать нечего.

Оба засмеялись – тихо, будто над чужими ошибками. В этот момент между ними исчезла последняя граница.

Он подошёл к ней, взял за руку, и она не сопротивлялась – наоборот, притянула его к себе, и по её взгляду было видно: она ждала этого с первой минуты. Григорий целовал Полину медленно, сначала исследуя, а потом уже требовательно, с той самой решимостью, которая приходит только в моменты настоящей слабости. Она отвечала так же – сдержанно, но не робко. В этой девушке не было фальши, только честная, почти детская жажда контакта.

Он расстёгивал её блузку медленно, будто опасался спугнуть иллюзию: ткань была жёсткой, дешёвой, но под ней – идеальная, почти белоснежная кожа. Грудь у Полины была маленькой, с острыми, почти мальчишескими сосками; живот – плоский, с тонкой дорожкой мурашек. Она не стеснялась – наоборот, будто гордилась своей уязвимостью. Потом он целовал её шею, а она сначала напрягалась и смеялась тихо, с каким-то неожиданным удовольствием.

Когда она стянула с него рубашку, он заметил, что она сразу ощупывает каждую мышцу – не с жадностью, а скорее с любопытством: ей хотелось знать, как устроен человек внутри. Их движения слились в единую, тщательно выстроенную хореографию: он положил её на диван, и она не пыталась сопротивляться, только смотрела в глаза, будто ждала, что сейчас произойдет что-то очень важное.

Григорий был внимателен, почти педантичен: сначала медленно провёл ладонью по животу, потом по бедру, потом скользнул ниже и затаился, наблюдая за тем, как меняется выражение её лица. Она прикусила губу, потом открыла рот, но ничего не сказала – только чуть выгнулась, и он почувствовал, как по телу её прошла дрожь. Он знал, что делает: ни одного резкого движения, всё – по нарастающей, как будто он хотел не просто добиться результата, а выучить её язык прикосновений и научиться говорить на нём без ошибок.

Когда он вошёл в неё, она сразу вцепилась ногтями ему в спину – не больно, но чтобы он не мог отстраниться даже на сантиметр. Её дыхание стало частым, почти срывающимся, но ни разу она не попросила сбавить темп. Всё происходящее было честным и правильным – как будто этим они оба пытались исправить что-то, что много лет назад сломалось в их родителях.

Кульминация наступила почти одновременно, хотя в этом не было ничего нарочитого – просто оба очень хотели быть здесь и сейчас.

Первые минуты после секса они молчали, прижавшись друг к другу, и только потом, когда по спине уже побежал холод, Полина поднялась и пошла в ванную. Когда вернулась, на ней был только старый свитер и ничего больше. Она села рядом и, обняв колени, сказала:

– У меня никогда не было настолько честного секса. Обычно после этого становится неловко, а сейчас – нет.

– Мне тоже, – сказал он, и вдруг почувствовал, что говорит это абсолютно искренне.

Они долго сидели, обнявшись, глядя на тёмные окна соседних домов. Казалось, там не осталось ни одного живого.

– Можно спросить? – сказала Полина.

– Конечно.

– А что у вас творится в семье Петровых? – спросила она. – Три года работаю с ними и до сих пор не понимаю, кто главный. Все будто равны, но шаг без санкции сверху не сделает никто.

Григорий усмехнулся: ждал этого вопроса и рад, что прозвучал от неё.

– Всё держится на Елене, – сказал Григорий. – Не просто главный, а единственный, кто знает, что на самом деле происходит. Остальные – подчинённые или детали схемы.

– А Маргарита?

– Исполнитель, – сказал Григорий. – Власти нет, как могло показаться, и ресурсов тоже. Крупные решения – у матери.

– Тогда кто ведёт чёрную бухгалтерию? – Полина помолчала и добавила: – Раз в месяц приходят люди, что-то подписывают; Елена уходит с ними в подсобку и приносит папки. Говорят, там копят деньги под что-то крупное.