– Каждую среду в это же время вы должны стоять у проходной лагеря.

Возвращаясь к дому фрау Марты, Иван осторожно сказал:

– Ты ничего не слышишь? – смотря в ящик с пеплом.

– Птички поют, весна ж наступила, яблони зацвели, вишни. Вот доживем до лета, фруктов поедим хозяйских, пару штук с ветки сорвем, фрау и не заметит. Помнишь, как в детстве в чужой сад за яблоками лазили, они там вкуснее. А тут у фашистов кругом сады, от пуза наедимся, – Остап радовался, что они почти свободные люди, едут по городу без лагерного надзирателя.

– Из ящика стоны доносятся, – снова тревожным голосом проговорил Иван.

– Ты, Вань, эту дурку заканчивай говорить, не глупи, – испугался Остап, видя, что друг стал заговариваться, и грозным голосом ему сказал: – Вот сниму ботинок и по голове пару раз шабаркну, чтобы дурь из тебя выбить. Дома ждут жена с сыном, а ты с чертями разговариваешь. Кому ты на хрен будешь нужен с кукушкой в голове. Чтоб я слышал от тебя это в последний раз. Давай лучше споем на всю ивановскую, пусть фашисты услышат, как поют русские солдаты.

– Точно, чего же я, фу ты, – Иван передернул плечами. – Это так на меня крематорий подействовал, я ведь в нем не бывал. А к хозяйским яблокам я не притронусь, я не свинья, как немец, удобрять землю человеческим пеплом. Даже в страшном сне не могло присниться, живя в деревне, воочию увижу, что трупами людей землю удобряют, нормальному человеку и в голову такое не придет. Я заметил, у немцев нет брезгливости, если в свиное корыто положить еды, то поросятам за ними не угнаться. А так смотришь на них со стороны немцы культурные люди. Культура она внутри человека, а не вот, – показал рукой на дома. – Кругом чистота, порядок, дорожки, посыпанные песком, подстриженные газоны – это всего лишь показуха, бутафория. Русский мужик в рваной рубахе чище душой, чем разные фрау на лимузинах с сигарой во рту.

– Вань, у тебя были хорошие учителя, грамотно рассуждаешь, не похож ты на деревенского парня, слова заумные знаешь. Ты как тот ученый-историк, преподаватель из Москвы, я тебе о нем рассказывал, говорил, ну что немцы свастику у русских людей позаимствовали, славянский знак, – и резко поменял настроение, загрустил. – Живой он или вот тут его везем, – кивнув на ящик с пеплом.

Прошло немного времени, Иван с Остапом почти обжились в работниках у фрау Марты. Каждую неделю из лагеря приходил с проверкой эсэсовец. Он внимательно рассматривал бывших узников, не говоря, что в них такого противозаконного хочет увидеть. Шнапс не пьют, в город не выходят. Если что лагерную робу сменили на гражданскую одежду, так хозяйка им сама ее выдала. В очередной раз эсэсовец нагрянул с проверкой неожиданно, застав Ивана с Остапом за обедом, фрау угостила вчерашним борщом. Хозяйка, видя, что работники ответственно относятся к работе, стала их подкармливать, высокомерности и ненависти, что она выразила при первой встрече, уже такой не было. Батракам рассказала, что ее муж тоже, как и они, попал к русским в плен. Сестра о судьбе мужа узнала через знакомого коменданта. Надеется, что он живой, возможно, его не расстреляли, вот также, как и они, работает на хозяина.

Остап ей объяснил, пленные немцы в русских семьях не работают. Восстанавливают разрушенные войной города. В русских лагерях нет крематория, и не расстреливают всех подряд, как в лагере Дахау. Фрау Марта им не поверила.

Эсэсовец в этот приход разговаривал с фрау на повышенных тонах. Остап немного понимал немецкий язык, Ивану на уху шепнул:

– Фашист грозится забрать нас в лагерь, если фрау будет продолжать обходиться с нами как с людьми. Слышишь, повторяет слова «русишь швайн», «русишь швайн». Дождаться бы наших солдат я тебе покажу, что такое немец швайн. Запрягу в упряжку и до Челябинска нас галопом повезешь, по дороге все русские песни выучишь.

После ухода эсэсовца хозяйка им сказала:

– Меньше ешьте, вы должны выглядеть как выглядят в концлагере заключенные. Фельдфебель недоволен, что я вас подкармливаю. Придет с очередной проверкой, не обижайтесь, буду вас бить плеткой, так спасу вам жизнь. Если бы не сестра, он вернул бы вас в лагерь.

– Фрау Марта, спасибо вам, – поблагодарил ее Иван. – Бейте, сколько захотите, а вот это пострашнее кнута, – снял с себя рубашку, показал на груди вырезанные звезды, повернулся спиной.

Фрау с испуганным взглядом закрыла рот ладонью:

– Сестра мне ничего не рассказывает о своей работе, мы, жители Дахау знаем, что на территории лагеря швейные мастерские и конфетная фабрика. А крематорий используется для тех, кто умер от тифа, туберкулеза, таких людей нельзя хоронить на кладбище.

– Вы, пожалуйста, сестре не говорите, что я вам показал, вернет в лагерь. В русских лагерях пленные немецкие солдаты не испытывают насилия, они конечно есть, но единичные. Верьте, ваш муж вернется. Когда я уходил на фронт, моя жена была беременна, сейчас родила сына, нельзя мне, фрау Марта, умирать, сын сиротой останется. А у вас дети есть, что-то мы их не видим?

Иван искренне говорил с хозяйкой. Не может быть, что у нее не осталось человеческих чувств, пусть она и немка, воспитана на идеологии фашизма об исключительности немецкой расы.

– У нас с Гансом сын семнадцати лет, он сейчас на военных сборах, тут недалеко лагерь под Мюнхеном. Гитлерюгенд – организация серьезная, воспитывает молодое поколение быть хозяевами земли, – назвав имя мужа.

Иван подумал: у немцев самое распространенное имя Ганс, в России – Иван, тезка получается. А сын у фрау будущий эсэсовец. Растет таким же извращенцем, как доктор Мергеле. Солдат Степан доказывал взводному Суворову, что фашистских детей нужно истребить под корень. Лейтенант не соглашался, да и я сам был против насилия. Побывав в лагере Дахау, берут сомнения, а надо ли жалеть сына фрау. Оставив его в живых, подрастет, заменит врача Мергеле и убьет не одну тысячу людей. Где тут истина, из двух зол выбирают меньшее. Спросить вдов, у которых мужья «вылетели в трубу», а пеплом от сгоревших трупов удобрена немецкая земля. Ответ очевиден. Или как там, в Евангелие написано: «Ударили, по левой щеке подставь правую» – в данном случае библейское высказывание сказка для детей. Подымется ли у него самого рука на сына фрау, тут крепко надо подумать…

Шли дни, они копились в годы, Остап с Иваном уже знали: скоро конец войне. Бывая в лагере за очередным «удобрением», удавалось поговорить с пленными солдатами, недавно прибывшими с фронта. Враг вышвырнут с родной земли,