– Ты меня загонишь, за тобой не угнаться.

Матрена нагнулась над копной:

– Язви его, никак пшено припрятано, глянь. – Взяла в руку зерно и стала на него дуть, пересыпая в другую ладонь. Провеяв, лизнула языком зерно, пожевав, сказала: – Вот, девка, нам повезло, так повезло, с ведро ржена, не меньше! Кто-то спрятал да про него забыл, – из-под шубы вынула платок, расстелила на копне. – Разделим поровну. Своим ребятишкам накажи, чтоб в трубочку молчали, да все зерно в избу не носи. С голодухи животы вспухнут. На жерновах прокрути, вперемешку с отрубями, испечешь лепешки. Молчим до гробовой доски, а то твой ухажер ни тебя, ни меня не пощадит.

– Это ты про кого таково говоришь? – испуганно спросила Татьяна, покраснев.

– Про уполномоченного твоего говорю, про кого же еще! С тебя глаз не сводит. Стерегись его, девка, у него взгляд колючий, мать родную не пощадит, а чужого человека тем более. В деревне от бабских глаз ничего не утаишь.

– Пока я беременная, не посмеет тронуть. А так я его побаиваюсь, он еще при Иване в наш дом хаживал. А щас мужа нет, видать, осмелел. Недавно заехал с кульком конфет, слава богу ребятишки дома были. Понимаю, не так просто ко мне заехал, а как его отвадить, ума не приложу, дом на засов не закроешь.

– Начнет силой приставать, притворись с сердцем у тебя плохо, мужики этого боятся как огня. Сама только ноги не раздвигай, бабы глянут в твои глаза и все поймут.

– А если насильно возьмет, он ведь мужик, притом при власти.

– Выцарапай ему бесстыжему глаза, пусть народ посмотрит на насильника. Власть она не вся такая, как уполномоченный. Ты только не попадайся ему на глаза, а там и Иван твой вернется…

Татьяна, похоронив мать, переехала жить в родительский дом, зайдя во двор, сразу прошла в малушку. Из-под драпового пальто вынула кофточку с зерном и пересыпала его в ведро. Кофточку встряхнула. На жерновах смолола несколько пригоршней зерна. Муку положила в чашку, зашла домой. Афоня грелся на печи, увидев Татьяну, слезно проговорил:

– Тань, я есть хочу, а Ванька говорит потерпи, сколько можно терпеть. Нам надо было кроликов оставить, сейчас бы их ели.

– У вас их не табун народился, сами просили есть. Идите в лес, зайцев в петли ловите, отец вас всему научил или что лень?

– Так их в округе не осталось, всех подъели, не мы одни в деревне охотники.

– Ладно, охотники, сейчас лепешки испеку, сбегайте за дровами.

– Я щас принесу, – задорно откликнулся Афоня, прыгнул в валенки на босу ногу и в одной рубашке выскочил из избы.

Татьяна затопила печь, испекла лепешки, накормила ребятишек, сама поела, не переставая думать: зима долгая, как дотянуть до весны, чем будет кормить братьев. Председатель советовал отдать их в детдом, опять же отец наказывал, чужая мать родную не заменит. Опять же, какая я им мать, всего лишь родная сестра. Не по-христиански разлучать родные души. Будь что будет, бог поможет. Ребятишки все время просят сладкого. Сушеной свеклы с брюквой осталось чуть меньше ведра. А сахара купить деньги нужны. Это покойному отцу звероферма деньги платила за работу, в колхозе начисляют трудодни, а их в чашку не положишь. Весной, как снег сойдет, пошлю ребятишек в лес накопать корни солодки, погрызут сладенького.

Глава 5

Иван ждал того дня, когда его снова поведут к доктору Мергелю на операцию, и многое передумал. Слово «операция» для него стало обычным словом, человек, находясь в экстремальных условиях, привыкает ко всему, что в обычной жизни посчитал бы не нормальным. Его, как и других узников, эсэсовцы не задействовали к лагерным работам, над ними проводят научные опыты, исследуют возможности организма человека, а это требует определенного времени. Иван даже был рад, что врач-художник на его теле «нарисовал» звезду, а не свастику. И слово «художник» стало как бы родным, в лагере у человека мозг меняется. Даже его друг Остап, приходя в барак после работы, а он так и называет ее работой, на тележке свозит трупы в крематорий, уже не так, как раньше, эмоционально рассказывает, что нового узнал о зверствах фашистов. Человек ко всему привыкает. Жизнь узника концлагеря Дахау не стоит и ломаного гроша: вчера ты делил с кем-то кусок хлеба, а сегодня он «вылетел в трубу». В лагере заключенные в шутку так называют крематорий, если первое время это высказывание воспринималось циничным, то слыша его в день по нескольку раз, не обращаешь внимание. Если посчастливится вернуться домой, придется восстанавливать человеческие ценности, ведь в лагере они полностью утрачены.

Иван целый день ждал Остапа, как ждут жены своих мужей с работы, просто поговорить, чтобы в одиночку не сойти с ума от размышлений.

В этот вечер Остап вернулся хмурым, не говоря ни слова, лег на нары, закрыл глаза.

– Ты что спать пристраиваешься? Поляки скоро пайку принесут, пропустишь ужин и так ноги еле волочишь. – Иван по-дружески поворчал на друга.

Остап встал и сел на нары:

– Есть не хочется, ком в горле. Взгляни на мою гусиную кожу, – задрал рукав до локтя. – Спину показать?

– Что на нее смотреть, она у всех узников одинаковая, говори толком.

– Ну не скажи! Сегодня нас привлекли работать в спецблок тот, что рядом с твоим блоком находится.

– Скажешь мой, это врача Мергеле блок, чтоб его Кондратий хватил, живучий козел, – выругался Иван.

– Наш опекун эсэсовец раз пять бегал в туалет, понос, видать, его пробрал, оставлял нас без присмотра. В этом блоке надзиратели женщины. Так одна, услышав, как я рассказывал товарищам, откуда я родом, подошла и меня переспросила. А что мне скрывать, если я жил в пригороде Львова. Она свободно говорит по-польски, и я знаю польский, тот же родной! Я же тебе рассказывал – западная Украина клубок змей. Не знаю, чем я ей понравился, пообещала поговорить с сестрой, она живет тут за забором, в Дахау хозяйство у нее, скотина разная, сад. Сестра у нее попросила подобрать в лагере батраков, тех, кто умеет ухаживать за животными. А ты деревенский парень, я хоть и не совсем городской житель, что не смогу корову подоить. Есть шанс нам не вылететь в трубу.

– А когда она даст ответ, ну поговорит с сестрой, – обрадовался Иван.

– Не сказала, мой номер записала и барак. Я еще и твой счастливый номер назвал, остается ждать ответа.

– А вы что в этом блоке делали?

– Опекун сказал, что много трупов