Немец закончил речь. Продолжил рядом с ним стоящий заключенный:

– Вам выпала честь работать на великую Германию. Будете жить в отдельном бараке. Сейчас пройдете дезактивацию, примите душ, выдадут одежду, приведут вас в порядок. С этой минуты вы в лагере привилегированные пленные. Не каждый удостаивается такой чести. За каждое нарушение будете строго наказаны. Немецкий порядок есть образец культурного воспитания.

Солдаты зашептались:

– А ты говорил, расстреляют.

– Держи карман шире фашистам верить нельзя, – ответил кто-то ему.

На плац вышел оркестр из молодых девушек. Они все как один были одеты в белые блузки, синие юбки до колен, черные на каблучке туфли, на голове голубые береты, и заиграли веселую мелодию.

Офицер что-то сказал переводчику. Переводчик скомандовал:

– Направо, – весь строй по команде повернулся, – шагом марш, – и в сопровождении автоматчиков повел строй.

Привели в бытовой блок, приказали снять с себя военную форму и бросить ее в контейнеры. Несколько парикмахеров из числа узников концлагеря за считанные минуты обрили наголо почти две роты. Дезактивация, о которой говорил офицер, состояла из помывки в душе, на выходе обкатили жидким составом с дегтярным запахом. Всем выдали одежду узника концлагеря Дахау: полосатую робу, пиджак с широкими брюками и кирзовые ботинки.

Некоторые пленные перешептывались: «овцами нас считают», «ну погодите недолго вам осталось издеваться», – высказывали они смелые мысли, другие их предупреждали: попридержите язык за зубами, рядом находятся стукачи. Доложат немцам, расстреляют, привыкайте к лагерной жизни. Говорили, наверно, те люди, кто ранее побывали в советских лагерях. Иван с Остапом держались вместе, боясь, что в любой момент их могут разъединить. После помывки привели в барак: та же казарма, деревянные нары только в три этажа, без матрасов, имелся туалет, умывальная комната.

– Я думал, будет хуже, а так жить можно, а Вань? Тебе где больше нравится спать – на полатях или на лежанке у печи, – Остап попытался поддержать друга не падать духом. – Слышишь, оркестр замолчал, видать, тоже повели мужиков в душ.

Никто из пленных солдат, прибывающих в лагерь, не догадывался, что оркестр играет веселые мелодии для тех, чья жизнь заканчивается в крематории. Офицер после отбора первой партии, в которую определил Ивана с Остапом, отобрал еще одну – только из евреев. Национальность определял на глаз, если сомневался, еврей он или нет, все равно давал команду автоматчикам вывести его из строя. Исключение не делал для азиатов и цыган. Иван еще не знал, что офицер с собачьим языком отобрал его и еще несколько светло-русых солдат славянской внешности для лагерных «утех», но они будут позже. В тот же день каждому заключенному на руке сделали татуировку, выкололи номер. Ивану достался номер из пяти семерок, Остапу на одну цифру меньше.

– Вань, у тебя счастливый номер, хорошо, что не три шестерки, сатана бы обрадовался, брат у него появился, – подшутил Остап над другом. – Домой вернемся, татуировки папиросами сведем, главное, мы живы…

Началась лагерная жизнь, все думы сводились к еде, а она состояла из ста тридцати граммов хлеба, каши в том же количестве, сахар на один лизок в кружке с безвкусным чаем. Но, ознакомившись с лагерными порядками, еда ушла на второй план, грезили мечтами, как спасти свою жизнь. Выживают единицы. Бараков с узниками три десятка, и каждый имел свой статус, в одних жили британцы, итальянцы, голландцы, те же немцы, не согласные с политикой Гитлера. Красный Крест помогал им с продуктами, они имели дополнительный паек. Для женщин отдельные бараки, помимо хозяйственных работ, в основном, они трудились в пошивочных цехах, часто привлекали удовлетворять сексуальные потребности надзирателей. Имелись бараки с детьми. О быте в лагере узнали от поляков, разносчиков пищи. Всех тяжелее достается пленным советским солдатам, для немцев они главные противники в войне.

На следующее утро старший надзиратель отобрал несколько заключенных для обслуживания специального блока, не сказав, какую работу они должны выполнять, ткнув пальцем на Остапа. Ивана и еще несколько заключенных определил в помощь к врачу по фамилии Мергеле.

Иван, услышав слово «врач», подумал, что будет ухаживать за больными узниками, даже проведя менее суток в бараке, не бывая на свежем воздухе, и то умерло несколько человек, а скольким требуется медицинская помощь. Надзиратель Ивана и группу заключенных привел в красивое здание. Если бы не находился в лагере, подумал бы, что это профилакторий для партийной советской элиты. Еще в школе учителя рассказывали, что руководители советского государства свой отпуск проводят в домах отдыха. Нет сомнения, эта больница, чисто выбеленные стены, на окнах белые шторы. Мелькнула радостная мысль: как ему повезло, помог счастливый номер пять семерок. Поляки, разносчики пищи, рассказывали, заключенных привлекают на работу в каменоломни, вот там да, тяжелый труд, норму не выполнил, ту же ногу подвернул, жестоко наказывают, закрывают в карцер размером меньше метра и несколько дней не дают еды и воды. Редко кто выживает. Даже местное население Дахау не брезгует брать себе в батраки пленных солдат, у них жизнь тоже не сахар.

Завели в комнату, закрыли за собой металлическую дверь. Ждать долго не пришлось, зашли двое мужчин в белых халатах с медицинскими повязками на лице и колпаком на голове. Приказали снять робу. Видимо, из них старший стал внимательно рассматривать лица заключенных, взгляд остановил на Иване. Подошел и пальцами расширил у него веки, заставил открыть рот, с силой надавил на заживающую рану. Иван, почувствовав боль, смолчал. Приказали надеть робу и следовать за ними. Привели в отдельную комнату, закрыли за собой такую же металлическую дверь, за окном светило солнце. Посередине комнаты кушетка с ремнями, ну правильно, врач, делая больному операцию, должен быть уверен, что пациент не сможет ему помешать обработать и зашить ту же рану, думал Иван. Стол с медицинскими инструментами, бинтами, ватой, шприцами, в стеклянных бутылках растворы разного цвета. В углу раковина. Снова попросили снять робу. Старший доктор фонендоскопом прослушал легкие. Рукой показал лечь на кушетку. Помощник крепко связал ноги и руки. Наверно, хотят обработать рану, все еще думая, если пригласили работать в больнице, самому надо быть здоровым.

Врач со стола взял скальпель, подошел к