Иван выпрямился: – «Во как инстинкт самосохранения сработал, значит, контузило легко, если логически рассуждаю. Не видно взводного, – хотел посмотреть вокруг себя, но не успел, немец с силой ударил его стволом автомата в грудь. – Жжет в груди, вот, гад, никак ребро сломал, так, где у меня граната, себя взорву и ты покойник», – шаря глазами по земле.

Немец повторял слова:

– Шнеля, шнеля, – показывая рукой, куда надо пленным идти.

Иван, поддерживаемый Остапом, пошли к кромке леса, где гуртом на земле сидели их товарищи, а вокруг стояли немцы, наставив на них автоматы, поблескивая касками с нарисованным на ней парящим орлом, держащим в когтях фашистскую свастику.

Немцы пленных красноармейцев привели в близлежащую деревню, разместили на колхозном скотном дворе. Имелся небольшой навес, покрытый соломой. Сколько бойцов попало в плен на глаз не сосчитать, но не менее роты, так сказал Остап. У всех солдат с уст не сходило слово плен. Нужно искать выход здесь и сейчас и бежать, другого случая может и не представится. В ста метрах лес, а в нем спасение – каждый кустик укроет. Остап изложил свой план побега бойцам. Некоторые соглашались, другие говорили, немцы их постреляют как куропаток, а в плену есть шанс остаться живыми. Сколько сейчас солдат Красной армии находятся в плену и ничего, живы-здоровы. Красная армия их скоро освободит. Такие разговоры шли до утра.

Утром в сопровождении двух солдат пришел чисто выбритый немецкий офицер, в руках плетка и наломанном русском языке свысока скомандовал:

– Коммунисты, жиды, построиться в шеренгу, кто скроет свое прошлое, будет расстрелян. Будет расстрелян и тот, кто знал, что его товарищ жид или коммунист.

Иван взял Остапа за руку:

– Не торопись, никто, кроме меня, не знает, что ты жид, да ты и не похож на него, – прошептал ему на ухо.

– Иван, я же не обрезанный, отец не дал матери совершить иудейский обряд.

– Ну вот, это еще лучше! Ты чистокровный хохол, я – русский, братья навеки, – подбодрил Остапа, видя, как друг его сник.

Несколько бойцов, по виду не евреи, вышли и построились в шеренгу, наверно коммунисты, если офицер их ставит в одну линейку с ними.

Офицер зашел в загон и стал внимательно рассматривать лица бойцов. Подошел к молодому парню, по виду цыган, и плеткой ударил по его лицу.

– Snth auf Schwin, – прокричал он на него звериным голосом на немецком языке.

Солдат встал. Офицер вынул из кобуры пистолет и выстрелил ему прямо в голову.

– Это вам, русишь швайн, наука. Еще раз спрашиваю, жиды коммунисты остались? Штаны заставлю снять?

– Я мусульманин, – вызвался боец сразу после его слов.

– И я, – повторил за ним другой, и так назвались с десяток.

Офицер им ничего не ответил и громко стал считать:

– Айн, цвай, драй, – выговаривая с расстановкой каждое слово.

Вышли еще несколько бойцов.

Офицер приказал охране увести вызвавшихся солдат.

Через некоторое время раздались автоматные выстрелы.

– Вань, их расстреляли, ты слышал одиночные выстрелы, явно добивали. Вот фашисты проклятые, какая их мать родила, наверно, волчица. У тебя как рана, кровь перестала бежать, пепел он все раны лечит, хорошо, что табак остался. А ты хотел бросить курить, табак спас тебе жизнь. – Остап непроизвольно поменял тему разговора, видать, осознав, что остался жив.

– Спрашиваешь, могу ли я бежать? Нам вдвоем охрану не одолеть. После расстрела товарищей охотников сбежать поубавится, хотя, что бояться, в плену двадцать раз нас расстреляют. А бежать надо. Сначала расстреляют всех коммунистов с жидами, потом за нас простых солдат возьмутся. Я что думаю, скопом навалиться на фашиста, забрать автомат или сразу на двоих, выждать, когда они закурят, тут секунды решают. Можно и ночью, а лучше утром у часовых глаза полудремые.

Послышались звуки приближающихся автомобилей. Остап насторожился:

– Иван, слышишь, никак за нами грузовики едут. Накрылся наш план.

– Ты что святой, видишь события наперед? У нас в деревне есть одна бабка, будущее предсказывает. Вот закончится война, приедешь ко мне в гости, с ней познакомлю. За одним и невесту тебе подберем. В моем селе красивее девушек нет на всем белом свете.

– Договорились, обязательно приеду, свой будущий орден надену и все девушки мои.

– Ты же говорил, к ордену медаль прилагается за подбитый танк и два фрица, – Иван с Остапом пытались не падать духом.

Как и предвидел Остап, несколько грузовых автомобилей подъехали к лагерю. Кузова с пленными красноармейцами забили под завязку, колонна в сопровождении охраны мотоциклистов выехала из деревни. Привезли на узловую станцию, сразу же погрузили в вагоны. Фляга воды на вагон, такую норму питания выделили немцы. Так продержали двое суток, через щели в вагоне было видно, немцы формируют состав из пленных советских солдат. Остается ждать, куда повезут, некоторые бойцы утверждают, что немцы их привлекут восстанавливать разрушенные города, те которые сами же разбомбили. Другие – отправят в Германию или Польшу в концлагеря. Ведь у немцев на оккупированной территории и так достаточно населения для разбора завалов и других хозяйственных работ.

Правы оказались вторые: привезли в город Дахау, это в Германии. По дороге, а она заняла несколько дней, каждое утро состав останавливался на сопутствующей станции. Немцы проверяли, нет ли в вагонах трупов. Умерших людей, а они в основном скончались от ран, как дрова складывали в поленницу на перроне. Поезд остановился на территории концлагеря. Это стало понятно, когда распахнули двери теплушек, перед глазами открылась картина с аккуратно построенными в линейку бараками и огромной по размерам парадной площадью. Пленных солдат построили в несколько шеренг на расстоянии метр друг от друга. Офицер в форме СС в сопровождении двух автоматчиков, прохаживаясь вдоль шеренг, внимательно всматривался в лица пленных солдат. Тыкал тростью в непонравившегося солдата, сопровождающие автоматчики его тут же стволами выталкивали из строя. Эсэсовец отобрал около двухсот человек. Иван с Остапом попали в его команду.

– Вань, нам повезло, вместе будем, думал, меня не выберет, лицом не вышел, – прошептал он другу.

– Мы здесь в лагере все на одно лицо.

– Ну не скажи, славян выбирает. Странно, некоторые евреи остались в строю, не всех, видно, расстреливают.

Офицер, закончив процедуру отбора людей, расставил ноги на ширине плеч и скрепил руки за спиной. Откуда-то вынырнул в полосатой лагерной робе худощавый заключенный и встал с ним рядом.

Офицер на немецком языке стал громко говорить. Ивану показалось, эсэсовец похож на лающую собаку, есть что-то общее. Одно не ясно, почему не оставили их со всеми, наверно, так думают и рядом товарищи. Если немцы