— Ну так что? Нужно ли себя так казнить за то, о чем вы не знали?

Галина Михайловна уронила руки на колени, обтянутые легкой пестрой юбкой. Пальцы неистово мяли бумажную салфетку, промокшую от слез.

— Я не казню себя, — наконец произнесла Галина Михайловна. — Просто обидно. Очень. Да, я узнала его другим. Смешным, добрым. И он же попытался спасти своего друга, правильно я вас поняла? Он предупредил его.

— Да, он его предупредил, — согласился Гуров. — Я, наверное, уже пойду. Заскочил к вам ровно на минуту, чтобы вернуть открытку. Она цела, с ней все в порядке. Хочется, чтобы и с вами было все хорошо.

— Спасибо, — прошептала Галина Михайловна и взяла открытку в руки.

Гуров вышел из ее кабинета и прикрыл за собой дверь. Изображать сочувствие не хотелось. Просто не было на это сил. Где-то в глубине его души шевельнулся червячок сострадания, но буквально через мгновение исчез, будто бы его и не было.

Жара и не думала уходить. Раз в пару дней над Москвой потрескивали короткие грозы, а дождь если и начинался, то жил буквально несколько минут. Даже солнце не пряталось, когда о раскаленный асфальт разбивались крупные капли дождя, а птицы, не боясь намокнуть, и не думали прятаться.

Гуров вернулся домой в половине первого ночи. Температура воздуха даже после заката солнца упорно держалась на отметке в +25. Ниже не опускалась. Ни ветерка, ни облегчения даже ночью.

Гуров вытер взмокший лоб ладонью, закрыл за собой дверь и понял, насколько сильно устал. Гонка окончена. Он снова первым пересек финиш. Только радости от победы уже не было, потому что привычка стирает все эмоции.

Маша вышла из кухни, осторожно подошла ближе и всмотрелась в лицо мужа.

— Ты как?

— Нормально, — тут же собрался Гуров и улыбнулся.

— Пиво в холодильнике. Ужинать будем?

Значит, еще не ела. Ждала.

— Будем, — глубоко кивнул Гуров и так и остался стоять с опущенной на грудь головой.

— Где прикажете сервировать, сэр?

— В гостиной.

— Серьезно? — широко распахнула глаза Маша. — Нет, правда?!

— Все потом, но все будет. Обещаю.

Так повелось: если Гуров был в процессе, то ел быстро, на кухне. Иногда даже без удовольствия. А если процесс можно было считать завершенным, то он разрешал себе гульнуть. В таких случаях он устраивался на диване, перед телевизором, чтобы отдыхала не только его израненная нервная система, но и тело, которому пришлось много шевелиться. Порой они с Машей открывали вино и под это дело много обсуждали, делились соображениями и даже, случалось, сплетничали.

В гостиной Гурова ждали селедка с картошкой и запотевший стакан с пивом. Ну и любимая жена, конечно. Сидящая в диванных подушках на полу.

— Меня утвердили, — сказала Маша. — Роль не главная. Всего несколько эпизодов.

— Это же хорошо? — на всякий случай поинтересовался Гуров. — Или расстроилась?

— Вообще не расстроилась. С режиссером знакома, съемочную группу уже нежно люблю. Все, кто с ними работал, остались в восторге. Мне еще не пришлось, но я точно знаю, что все будет нормально.

— И когда съемки?

— Через три дня поедем.

— Надолго?

— Неделя-полторы. Как пойдет, на сколько хватит денег. Пока точно не знаю.

— Понятно.

Гуров взглянул на тарелку, подцепил на вилку кусочек селедки, положил в рот и посмаковал, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Настоящая еда. Когда он в последний раз нормально ел? А, да, на дне рождения дяди Миши.

Маша не смотрела на него, но Гуров знал, что последует за ее терпеливым молчанием. Вопросы. Много вопросов.

— Ты ведь нашел его? — наконец спросила она.

— Нашел, — кивнул Гуров.

Маша продолжила смотреть, ожидая ответа. А Гуров не отвечал, потому что был занят едой.

— Я подожду, — язвительно заметила Маша. — Я все понимаю.

— Угу.

— Чего «угу»?

— Так мне ужинать или говорить? — раздраженно спросил Гуров. — Ты уж определись.

— Вот теперь я вижу перед собой настоящего Гурова, — улыбнулась Маша. — А не тень, залетающую домой только на ночь. Суровый, непримиримый. Злой. Настоящий.

Гуров, нарочно сохраняя возмущенное выражение лица, расправился с ужином и принялся за пиво.

— Есть еще, если нужно. Я принесу, — с готовностью произнесла Маша.

— Не надо. Виктор. Это был Виктор, любовь моя.

— Какой… — растерялась Маша. — Тот, который телохранитель?

— Он самый.

— Не может быть.

— Может.

— Ты уверен? Прости, Лева. Конечно, ты уверен. Вы всё проверили, это понятно. А сколько дней назад убили дядю Мишу? Что-то не могу подсчитать. А день перед ночью убийства считается?

— Пять.

— Не может быть, — повторила Маша и поднялась с пола. — Не может быть.

— Каждый раз ты говоришь одно и то же. Почему не может-то?

— В голове не укладывается.

— Снова-здорово.

— Расскажи, — потребовала Маша.

— Я пытаюсь. Но лучше дать тебе время выговориться.

Маша покачала головой и снова села в диванные подушки.

— Виктор задержан в «Шереметьево» сегодня в четырнадцать часов. Собирался рвануть в Китай.

— Игорь Федорович там тоже был?

— И Гойда, и Стас. А почему ты спросила?

— Это дело какое-то странное, тебе не кажется? Гойда часто с тобой работает, но такой вовлеченности прокуратуры я не припомню.

— Эх, Машка, ничего-то ты не понимаешь в колбасных обрезках, — усмехнулся Гуров. — Дело нынешнее уходит корнями во времена такого лютого криминального беспредела, что ты и представить себе не можешь. Прокуратура такое любит.

— Тогда объясни, — попросила Маша. — Всегда же рассказывал. Я знала дядю Мишу, я хочу знать.

— Виктор мстил за своего отца, который вообще не должен был оказаться в том месте, где закончилась его жизнь. Наш дорогой дядя Миша в девяностые захотел разбогатеть, но путь достижения своей цели выбрал не совсем правильный. Понимаешь, Маш, тогда каждый второй пытался выжить. В прямом смысле этого слова.

— Я знаю, как тогда жили, — перебила Маша. — Не понаслышке, между прочим. Да, дядя Миша оступился. Да, отмотал срок. Ну а потом-то что произошло? При чем тут отец Виктора?

— Его дядя Миша взял с собой на дело. Не стоило этого делать. Причин много — мужик был слаб физически и морально. Но тоже, видимо, хотел легких денег. Все-таки семья, сын подрастает. Скорее всего, Маковский убедил его в безопасности предстоящего мероприятия, а суть была в том, чтобы получить на вокзале «посылку» с оружием и доставить ее одному очень важному человеку.

— Как его звали?

— Важного человека-то? Геннадий Пасквалев по кличке Паскаль. Фигура довольно значимая в криминальном мире. А отца Виктора звали Константином. Так вот, Константин и другом-то дяде Мише не был. Так, приятель, сосед по двору, с которым можно переброситься парой слов при встрече или стрельнуть сигарету. А Паскалю всегда были нужны новые люди, чтобы