Утро выдалось странно спокойным. Никто не дернул ночным звонком и не разбудил утренним. Поездка на работу также случилась на удивление необычной — это когда вдруг забываешь о том, что у тебя есть мобильный телефон, а потом, стоя на светофоре, начинаешь волноваться и проверяешь, не разрядился ли он. Не разрядился…

Гойда подошел к окну с чашкой горячего чая в руке. За окном уже в девять часов утра полыхало марево. Жара в Москве стояла небывалая, а синоптики каждый день удивлялись тому, что вчера был самый жаркий день за всю историю наблюдений, а завтра будет еще жарче.

Он вдруг поймал себя на мысли о том, что происходит что-то непонятное. Не лично с ним, а с тем, о чем он сейчас думает почти каждую минуту, включая время перед сном. Это убийство в Подречном, которое оказалось не так-то просто раскрыть. И ладно бы, если похожих случаев в его многолетней практике не встречалось, но нет, были и похлеще, запутаннее, с гораздо бо'льшим количеством действующих лиц, подозреваемых, мотивов. Но как-то разбирались ведь, распутывались. И, главное, укладывались в сроки, а то и опережали их. Но тут…

Гойда открыл окно и поставил на подоконник чашку с чаем. Снял пиджак, повесил его на спинку стула. Сел на подоконник и принялся наблюдать за танцующими с легким ветерком листьями старой березы, растущей под окном. Ее листья уже отживали свое, цвет неуловимо менялся с нежно-зеленого на бледно-салатовый, а местами крона уже желтела, но пока что немногочисленными островками. Гойды хватило ровно на минуту созерцания такой красоты.

Михаил Маковский. Дядя Миша. В прошлом отсидевший за преступную связь с неуловимым Геннадием Пасквалевым-Паскалем и, судя по всему, получивший от него после освобождения хорошую финансовую благодарность. А теперь Маковский убит выстрелом в грудь, а Пасквалев проиграл онкологическому заболеванию. И оба ушли один за другим, и это не случайное совпадение. Маковский оставляет предсмертную записку, адресованную не кому-то там, а тому, кто о самом Маковском не слышал уже много лет. Гуров, оперативник с Петровки, да не простой, а высшей пробы профессионал, каких мало. У Гурова такая чуйка, что если бы он сдавал ее в аренду, то мог бы уже вообще не работать. Сам Гуров, получив послание Маковского, удивился, но раздобыл все, что только можно было раздобыть. Расшифровал содержание предсмертного послания, нашел сестру Пасквалева, узнал подробности его криминального бизнеса, основанного в смертельные девяностые, и подтянул к нынешнему делу важные детали о том, как и где Пасквалев находил кандидатов в курьеры, на ком из них и почему останавливал свой выбор и как вел себя с ними, если они совершали ошибки. Маковский тоже был курьером и после отсидки получил от Паскаля вознаграждение. А что же с остальными? С тем же Османовым, который тоже работал на Паскаля и загремел за решетку? Теперь уже и не спросишь, потому что Османов умер шесть лет назад. Так сказала его гражданская жена. Встал утром, собрался в поликлинику, где бывал очень часто, потому что из «зоны» вернулся инвалидом, но решил прилечь на пять минут. Ну и прилег…

Кому мог навредить Маковский? Да кому угодно. Жене, которая лучше опрокинет стакан, чем обнимет мужа. Дочке Кате, горячо любимой, но понимающей, что после его смерти все его имущество достанется вдове ее покойного отца. Девчонке, должно быть, было очень обидно наблюдать за тем, как Диана относится к Маковскому. Впрочем, может быть, она многое и додумала. Молодая, эмоции зашкаливают, юношеский максимализм так и прет. Ну кто бы еще хотел, чтобы дядя Миша двинул кони? Его бывшая. Потому что его «куриный» бизнес, по сути, принадлежит ей.

Но есть еще и гости. Кроме Гурова за несколько часов до смерти Маковский принял в своем доме новоиспеченных «друзей». И все с ним якшались исключительно ради денег. Кроме супруги Гурова, пожалуй. А вот остальные могли прилепиться к Маковскому только ради выгоды. Хотя нет. Не все. Друг детства дяди Миши, режиссер Ефим Бурчак, как выяснилось, совершенно бескорыстно помог ему подняться на ноги после освобождения из мест заключения. Но остальные совершенно точно были ему никем. И у каждого алиби, которые хрен подтвердишь.

В дверь кабинета мягко постучали два раза.

— Занят! — громко произнес Гойда.

Дверь открылась.

— Это я, Игорь Федорович.

Глава 9

На пороге стоял Гуров, и вид у него был такой, словно он не спал неделю. Гойда с тревогой посмотрел на него.

— Все в порядке? — на всякий случай спросил он.

— Да, в порядке, — отмахнулся Гуров и упал на ближайший стул. — С утра башка чугунная. От жары, наверное.

— Это да, я и сам устал, — посочувствовал Гойда. — Могу чай предложить.

— Не хочется. Что-то тихо у тебя.

— И не говори.

Гойда сел в кресло, скрестил на груди руки.

— Я тут кое-что нашел, — спохватился Гуров. — А вообще-то, ехал я сюда наугад. Думал, не застану.

— Приехал и застал. Выкладывай.

Гуров, морщась от головной боли, положил на стол свой мобильный телефон и папку-файл с несколькими листами бумаги внутри.

— Вода есть? Таблетку выпить.

— В холодильнике возьми.

Гуров выпил таблетку пенталгина и направил на себя струю воздуха из напольного вентилятора.

— Нашел я, в общем, вот что… Мне кажется, это что-то проясняет.

Гуров протянул папку Гойде.

— Тут копия протокола о прекращении уголовного дела.

Гойда не стал вынимать документ, отодвинул в сторону.

— Давай своими словами, — попросил он.

— Своими так своими, — устало согласился Гуров. — В девяносто пятом вместе с Маковским был задержан некий Константин Синяев. Ты знаешь, я совершенно его не помню. Момент задержания Маковского помню, его драку с нашими помню, а вот того, кто был с ним в машине, не помню вообще. А он был. Только сдался сразу, сопротивления не оказал и в тот момент, когда из Маковского выбивали душу, смиренно ожидал своей участи в одной из наших машин. Так вот, после задержания его определили в ближайшее к вокзалу отделение полиции, в «обезьянник». Уж не знаю, по какой причине на нем не стали сразу заострять внимание, а просто арестовали, даже толком не допросив. Наверное, он был не так важен, как Маковский. Но это ладно, копаться в прошлом уже не имеет смысла. Синяев был астматиком и вообще не отличался крепким здоровьем. В наших списках не числился, до того случая никогда не привлекался. И вот там, в камере, ему вдруг становится плохо. Проходит совсем немного времени — и он умирает. Астма. Приступ. Там потом даже